что такая задержка огорчила бы Хадуджи, которая уже ждала у окна своего дома. Я уверена, что достаточно сильно опечалилась оттого, что мне не позволили сейчас же пойти к братьям и сестрам, раз я долго предвкушала эту счастливую минуту, но я достаточно хорошо знала свою мать и понимала, что, приняв решение, она его не изменит. Несмотря на свою ни с чем не сравнимую по самоотверженности любовь ко мне, она всегда была твердой в своих решениях. Пока же она утешила меня обещанием взять меня в Бет- иль-Сахель на целый день после того, как мой отец вернется туда.
И мы отправились дальше – в Бет-иль-Ваторо, дом Маджида, который находился близко от Бет-иль- Сахеля и из которого тоже открывался прекрасный вид на море; у подножия лестницы мы увидели мою сестру Хадуджи, которая ждала нас там. Она очень радушно поздравила нас с приездом в Бет-иль-Ваторо и провела нас в свои комнаты, куда служанка вскоре принесла нам всевозможные освежающие напитки и закуски. Маджид и его друзья оставались в прихожей, поскольку им не разрешалось войти, пока Хадуджи, по просьбе моей матери, не прислала им разрешение. И в каком восторге был наш великолепный и благородный Маджид оттого, что может приветствовать меня и мою мать в своем доме!
Наша комната была просторной, и из нее была видна соседняя мечеть. Обстановка в ней была такая же, как в большинстве арабских комнат, и мы не имели ни в чем недостатка. Одной комнаты нам хватало: поскольку там человек носит ночью такую же одежду, как днем, то люди знатные, со своей почти болезненной чистоплотностью, легко могут обойтись очень скромными условиями для сна. Люди богатые и занимающие высокое место в обществе обустраивают свои жилища примерно так.
Пол покрыт персидскими коврами или изящно сплетенными мягкими циновками. Толстые побеленные стены делятся на ячейки, расположенные вертикально от пола до потолка, и в этих нишах находятся устроенные один над другим ряды деревянных полок, окрашенных в зеленый цвет и имеющих форму скобы. На этих полках стоят в симметричном порядке самые изящные и дорогие по цене вещи из стекла и фарфора. Араб не считает, сколько он потратил на украшение ниш своего дома; сколько бы ни стоили красиво расписанное блюдо или сделанная со вкусом ваза или стеклянная вещь изящной формы, если они смотрятся красиво, он покупает их. Голые участки стены между ячейками стараются скрыть от глаз. На них вешают высокие зеркала, которые поднимаются от низкого дивана до потолка; их обычно заказывают в Европе, точно указывая размеры. Магометане осуждают картины как попытки повторить творение Бога, но в последние годы этот запрет в какой-то степени ослаб. А вот часы в большой моде, и в одном доме часто можно увидеть их целую коллекцию; некоторые из них находятся на верху зеркал, а некоторые стоят парами по бокам от зеркал.
В комнатах мужчин стены украшены добытым в бою или полученным как награда ценным оружием из Аравии, Персии и Турции, которым каждый араб украшает свое жилище в той степени, как ему позволяют положение в обществе и богатство. Большая двуспальная кровать из розового дерева, украшенная чудесной резьбой – работой мастеров из Восточной Индии, стоит в углу, полностью закрытая белым тюлем или муслином. У арабских кроватей очень высокие ножки, и, чтобы было удобнее улечься в такую постель, надо сначала встать на подставку или использовать вместо ступеньки ладонь горничной. Места под кроватями часто тоже используют для сна – например, там спят няньки детей и больные. Столы встречаются редко, и их имеют только самые знатные люди, а вот стулья широко распространены и многочисленны. Платяные и посудные шкафы и подобная мебель арабам незнакомы, но можно обнаружить нечто вроде сундука с двумя или тремя ящиками и кроме них – тайником для денег и драгоценностей. Эти сундуки, которых бывает по нескольку в каждой комнате, крупные и массивные, и обиты сотнями маленьких гвоздей, медные головки которых образуют узоры на поверхности сундука. Окна и двери мы держим открытыми весь день и никогда не закрываем окна полностью, разве что на короткое время, когда идет дождь. Поэтому фраза «Я чувствую сквозняк» в той стране неизвестна.
Сначала мой новый дом мне совершенно не нравился. Я слишком сильно скучала по своим маленьким братьям и сестрам, и когда я думала об огромном Бет-иль-Мтони, то Бет-иль-Ваторо казался мне переполненным людьми и очень тесным. В первые дни я постоянно спрашивала себя: «Я что, буду жить тут всегда и должна пускать мои кораблики в тазике для умывания?» Здесь не было реки Мтони, и воду приходилось брать из колодца, который был за пределами дома. Когда моя добрая мать, которая была бы рада раздарить все, что имела, посоветовала мне подарить братьям и сестрам, остававшимся в Бет-иль- Мтони, мои красивые игрушечные кораблики, которые я так любила, я не захотела и слышать об этом. Короче говоря, я узнала чувства, которых до этого не испытывала, – чувство большого несчастья и глубокое горе. Но моя мать была в своей стихии. Вместе с Хадуджи она весь день была занята планированием и выполнением домашних дел, поэтому я очень мало видела ее. Больше всех мне уделял внимание Маджид. На следующий день после нашего приезда он взял меня за руку и показал мне все свое хозяйство, от верха до низа. Только я не увидела ничего, чем можно восхищаться; правду говоря, я даже горячо умоляла мою мать как можно скорее вернуться вместе со мной в Бет-иль-Мтони, к моим привычным товарищам для игр. Об этом, конечно, не могло быть и речи, в особенности потому, что она действительно была полезна на своем новом месте.
Я с радостью обнаружила, что Маджид – любитель животных и держит у себя очень много их разновидностей. Его белые кролики вызывали страх и беспокойство у моей матери и Хадуджи, потому что разрушали новый дом. У Маджида были также боевые петухи со всех концов мира; такой богатой коллекции я не видела ни в одном зоологическом саду. И у меня возникла привычка сопровождать Маджида каждый раз, когда он бывал у этих своих любимцев, а он добросердечно разрешал мне разделять его забавы. Прошло не очень много времени, и я, благодаря его доброте, стала владелицей целой армии боевых петухов, что позволяло мне гораздо легче переносить одиночество в Бет-иль-Ваторо. Почти каждый день мы устраивали смотр нашим лучшим бойцам: рабы проводили их перед нами и уносили прочь. Бой петухов – что угодно, только не скучное занятие; он полностью поглощает внимание зрителя, а все зрелище в целом поучительно, а иногда и забавно.
Позже Маджид научил меня сражаться мечом, кинжалом и копьем, а когда мы вместе уезжали за город, то упражнялись в стрельбе из пистолета и ружья. Так я превратилась во что-то вроде амазонки, к ужасу моей матери, которая была категорически против фехтования и стрельбы. Однако эти новые занятия в сочетании с полной свободой: новую учительницу мне еще не нашли – быстро улучшили мое настроение, так что мое отвращение к Бет-иль-Ваторо и одиночеству в нем стало слабеть. Я не пренебрегала и верховой ездой: евнух Месрур получил от Маджида приказ закончить обучение, которое он начал. Как я уже говорила, у моей матери было мало времени для меня, потому что ею полностью завладела Хадуджи. В результате я постепенно привязалась к одной достойной доверия абиссинке. Ее звали Нурен, и от нее я немного научилась абиссинскому языку, хотя давно уже совсем забыла его.
Мы постоянно поддерживали связь с Бет-иль-Мтони, где наши друзья принимали нас в высшей степени тепло и гостеприимно. В других случаях мы связывались с ними с помощью устных сообщений, которые передавали рабы. Люди на Востоке без труда обмениваются новостями, даже если не умеют писать. Там каждый богатый и занимающий высокое положение человек имеет нескольких рабов, хороших бегунов, которые служат специально для передачи сообщений. Такой гонец-скороход должен быть способен пробегать за день огромное расстояние, но с ним обращаются необыкновенно хорошо, и о нем хорошо заботятся. Поскольку ему доверяют самые конфиденциальные сведения, от его умения молчать и честности может зависеть благополучие его хозяев и даже больше. Случается, что такой гонец ради мести разрушает дружбу, которая длилась целую жизнь. Но мало тех, кого это побуждает научиться писать и потом до конца жизни уже не зависеть от своих рабов. Нигде слово «беззаботный» не имеет более глубокого смысла, чем в нашей стране.
Моя сестра Хадуджи чрезвычайно любила общество гостей, поэтому Бет-иль-Ваторо часто был больше всего похож на голубятню. Редко выпадал хотя бы один день за неделю, когда этот дом не был полон посетителей с шести часов утра до двенадцати ночи. Гостей, которые приходили в шесть утра и собирались остаться на весь день, встречали слуги, которые проводили их в специальные комнаты, где гости ждали до восьми или девяти часов, пока их не принимала хозяйка дома. Время между своим приходом и официальным приемом эти дамы-гостьи использовали, наверстывая упущенные часы сна в уже упомянутой комнате.
Хотя я и Маджид были очень привязаны друг к другу, я была не в состоянии так же полюбить Хадуджи. Властная и любившая находить недостатки у других, она сильно отличалась характером от своего брата, и не одна я замечала их несходство: каждый, кто был знаком с обоими, прекрасно чувствовал, кто из двоих
