замучился — так устал… и тяжесть корабля, звезд, безнадежности, фидуса, Эми и Харли — все наваливается на меня одновременно.
Просыпаясь, я чувствую запах краски.
«Харли», — думаю я.
Пытаюсь выпутаться из халатов. Путаница рукавов мешает встать, но в конце концов я умудряюсь отцепить их от себя.
— Харли? — глубоко вдохнув, зову я.
Поворачиваюсь от лифта к криокамерам за спиной.
Сначала мне кажется, что это кровь, но, подойдя ближе, я понимаю, что это всего лишь красная краска — густая и еще не высохшая краска. На дверцах некоторых криокамер горят огромные подтекающие красные кресты. Касаюсь ближайшей из них — номер пятьдесят четыре — и оставляю в краске красный отпечаток пальца. Окинув взглядом ряд, замечаю шесть помеченных крестами дверей; в следующем ряду их только три, но вот в ряду следом за ним — целых двенадцать.
Первая моя мысль: это сделал убийца — отметил тех, кого собирается разморозить.
Качаю головой. Не может быть, чтобы убийца приходил сюда, пока я спал у самого лифта. Нет, это наверняка был Харли.
Но на всякий случай…
Крадучись, пробираюсь я по рядам в поисках живой души и считаю помеченные двери. Всего их тридцать восемь, и ни на одной нет никаких признаков того, кто это сделал.
Моему воображению рисуется, как убийца тихо помечает двери жертв, пока я сплю. Встряхиваю головой. Краска — значит, Харли. Это месть Харли за нашу вчерашнюю перепалку — он пытается запугать меня, заставить нервничать. Ну, или просто валяет дурака.
Харли, это точно Харли.
Я не мог позволить, чтобы убийца разгуливал тут по рядам, пока я спал. Просто не мог.
— Харли? — зову я.
Тишина.
Я бегом устремляюсь в коридор, к шлюзу, но, еще не добежав, уже вижу, что что-то случилось.
Накрытый муслином холст исчез. Все вокруг забрызгано краской. На одно тошнотворное мгновение мне кажется, что здесь произошло убийство, и пятна краски на полу и стенах — это кровь, но потом, встряхнувшись, шепчу: «Нет». Если бы это было убийство, Харли был бы мертв, а тела тут нет.
Блок управления дверью сломан.
Клавиатура оторвана, и из блока через закрытую дверь в шлюз тянутся тонкие провода.
Внутри стоит Харли, и клавиатура у него в руках. Пальцы уже выстукивают на ней код.
Я колочу в дверь, и Харли жалобно мне улыбается.
— Я могу подобраться ближе, — говорит он.
— Не надо! — кричу я, сотрясая ударами стекло.
Харли отворачивается к внешней двери шлюза. Набирает последний символ кода. Дверь открывается, и Харли затягивает в космос.
На мгновение он оглядывается на меня, прощаясь со мной улыбкой. А потом поворачивается к звездам.
И исчезает.
Дверь шлюза захлопывается, оставляя внутри пустоту.
Харли больше нет.
69
Эми
Пока я спала, кисть прилипла к щеке. Если бы Харли меня сейчас увидел, то рассмеялся бы и назвал своей раскрашенной Рыбкой.
Рядом с дверью красным светом мигает на стене квадрат. Это кнопка от маленькой прямоугольной ниши рядом с той, откуда появляется еда. Я ее нажимаю, и из-за маленькой дверцы появляется бело- голубая пилюля. Так вот для чего нужна эта штука.
Ингибиторы. Чтобы не дать мне сойти с ума.
С отвращением разглядываю пилюлю, а когда глотаю, она прилипает к горлу. От нее жжет пищевод, а желудок сводит спазмом с такой силой, что меня чуть не выворачивает наизнанку. Я нажимаю на кнопку дверцы с едой, и передо мной появляется булка с начинкой из чего-то, почти похожего на яйца, сочащаяся чем-то, почти похожим на сыр. Один укус — и я больше не могу. Я устала от «почти». Мне нужно хоть что- нибудь настоящее.
Возвращаюсь к своей стене. По совету Старшего игнорирую собственное имя и список характеристик. Что общего может быть между мной и этими убийствами?
И вдруг, вычеркнув свое имя, я вижу перед собой ответ так ясно, словно он написан у меня перед глазами разноцветными красками.
Военные.
Каждая жертва, даже та женщина, что осталась в живых, — все работали на вооруженные силы. Тактический специалист, наступательные операции, биологическое оружие. Они нужны были, потому что умели убивать — и именно их убили.
Но почему я? Почему отключили меня? Я-то тут ни при чем.
Старший сказал: «Может, тебя не собирались отключать; может, это вышло случайно, по ошибке».
По ошибке…
Может, убийца хотел отключить кого-то другого…
Военного.
Например, папу.
Вскочив на ноги, я бросаюсь к двери, сердце глухо колотится о ребра. Если собирались убить папу, а не меня, все становится на свои места. Убийца охотится за людьми с военным прошлым.
Дверь открывается, и я на ходу врезаюсь в Ориона.
Бормочу какие-то извинения и пытаюсь обойти его, чтобы бежать на криоуровень и рассказать Старшему все, до чего я дошла, но Орион вдруг хватает меня за запястье и зажимает, словно в тисках.
— Отпусти, — говорю я. Он схватился за то же место, за которое меня держал тот фермер, пока не появился Харли, и пальцы его давят на те же синяки.
— Это Харли нарисовал, — мягко произносит Орион. Я перестаю брыкаться, заметив у него в руке закрытый муслином холст. — Он попросил у меня моток проводов, а потом сказал, чтобы я передал это тебе.
— Что это? — с любопытством спрашиваю я.
— Картина. Для тебя.
Орион отпускает мою руку и сует мне холст. Я опускаю взгляд, а Орион тем временем растворяется в тени коридора.
Вернувшись обратно в комнату, я ставлю картину на стол и снимаю муслин, который немного прилипает к еще не совсем высохшей краске. Я никогда в жизни не видела картины прекраснее. Это автопортрет: посреди холста в воздухе висит Харли, вокруг него — звезды, лицо поднято к небу в радостном восторге, руки раскинуты так широко, словно он хочет меня обнять. Рядом с его лодыжками среди звезд плавает крошечная золотая рыбка.
Дрожащими пальцами я касаюсь нарисованного Харли, но тут же отдергиваю их: краска еще не
