ясно видит расовые различия, что даже предлагает не только светскому государству, но и церковному воспитанию ведение психофизиологических дневников каждым человеком. Это занятие в силу высочайшей важности наследственности, Федоров определяет как священное. Право на сохранение своего генотипа в будущем — это право на реальное бессмертие, право на воссоздание телесной оболочки души в Царствии Божием.
У Федорова мы ценим и утверждение, что власть, «представляющая интересы лишь одного поколения, заботящаяся об одних материальных выгодах, не может иметь нравственной основы». В этом плане современная российская власть абсолютно безнравственна — ей нет дела до сохранения и размножения русского народа.
Материальный носитель физического бессмертия в человеческих организмах сохраняется из поколения в поколение — это генетический код. Но беда в том, что этот код может быть расшифрован только в том случае, если не портить его «шумами» бесконтрольных смешений. Если же кровосмешение порождает в системе кодировки «турбулентный хаос», это означает уничтожение памяти о предках, вверивших своим неразумным потомкам главную драгоценность — свое бессмертие. Метисация — по сути дела выведение новых племен, которым не жалко древних цивилизаций и всей предшествующей человеческой истории. Вслед за телесной памятью они уничтожают и представление о божественном — души их прародителей обречены на вечные мытарства.
Федоров писал, что следование естественному в человеке в понимании Руссо может довести его (человека) до того, что он станет ходить на четвереньках. В сравнении с животным царством человек противоестественен, ибо наделен разумом. «Естественное» следование биологической похоти, «естественное» кровосмешение, действительно, может довести человечество до животного состояния — до разрыва и забвения родовых связей, до надругательства над национальным телом и памятью отцов. В этом смысле национальное правосознание носит охранительный характер по отношению к телесной оболочке души, а значит — обороняет человеческое от животного.
Переоценка ценностей в западной социологии привела к доминированию диких, методологически абсолютно несостоятельных антропологических теорий.
Иные публицисты стремятся доказать, что люди генетически друг от друга отличаются меньше, чем особи шимпанзе из одного стада. При этом утверждается, что около 90 % генетических различий между индивидуумами — это различия внутри популяции, а на расовые особенности приходится меньше 10 %. В то же самое время геном человека и шимпанзе идентичны на 98,4 %. То есть, если рассматривать людей и шимпанзе совместно, то, выходит, шимпанзе растворятся среди людей и впишутся в их генетическое разнообразие даже на уровне популяций. Абсурдность этого вывода очевидна, поскольку мы без труда отделяем себя визуально не только от шимпанзе, но и от представителей других неродственных нам рас.
Забвение расы приводит ученых к абсурдным суждениям и интерпретациям данных. Так, увлечение черепным указателем при анализе краниологических данных совершенно смешало расовый ландшафт. Это происходит потому, что не берется во внимание тот факт, что только физиогномические параметры становятся социально значимыми, а черепной указатель совершенно не влияет на социальные механизмы отбора — взаимоотношения «свой/чужой», брачные стратегии и т. д.
Несовпадение геногеографических и расовых ландшафтов вводит иных исследователей в ступор. Между тем достаточно понять, что не все генные параметры предопределяют расовые различия, а только малая часть, и тогда все вопросы снимаются. Увы, соответствующие корреляции до сих пор не просчитаны — в силу запретов, связанных со своеобразной политкорректностью, ставшей правилом жизни в угоду невеждам или лукавцам, скрывающим то, что им невыгодно.
Приведем несколько примеров этого антропологического помутнения, случившегося с современной наукой.
Франц Боас исследовал уровень интеллекта детей эмигрантов, прибывающих в Америку из кризисных регионов, и пришел к выводу, что их способности при достаточном питании ничуть не ниже способностей благополучных детей североевропейцев. Мало того, что этот вывод сделан всего лишь из измерения размеров головы, он привел и вовсе к нелепому заключению: мол, равенство в интеллекте делает попытку сохранить чистоту белой расы посредством антииммиграционных или евгенических мер бессмысленной. Но ведь Боас не изучал метисов! Это обстоятельство делает все его «выводы» совершенно ненаучными и заданными определенной идеологической позицией: от принципа терпимости к расовым различиям эта позиция требует перехода к ксенофилии и тотальной метисации.
Нейрофизиолог Антонио Дамасио, изучавший поведение пациентов с нарушениями лобных долей головного мозга пришел к своеобразному выводу о том, что разум помечает соматическими маркерами нормы и правила, которые ранее устанавливались из рационального расчета. Таким образом, Дамасио определил «железный закон» убывания рациональности и создал миф об изначально тотальной рационализации поведения человека. На самом деле мысль о соматических маркерах является всего лишь простым доводом об эмоциональном закреплении успеха, привязанность к которому вовсе не требует рациональных рассуждений о выгоде. Социум создает подкрепление определенным видам поведения. Либералам же надо как-то объяснять существование общества, составленного из индивидов. Вот они и приписывают человеку тотальную рациональность, а эмоциональную общность выводят как побочный продукт эгоистических целей, скрытых за, будто бы, носящими вторичный характер нравственными нормами.
В последнее время появляются совершенно нелепые «исследования». Бразильские и португальские ученые выступили с удивительным заявлением: по их мнению, по генам человека нельзя с точностью определить его расу (Гены расу не определяют. Би-би-си, 17 декабря 2002). А точнее, по их мнению, рас с биологической точки зрения не существует вовсе. Сравнив генотипы потомков выходцев из Португалии и потомков выходцев из Африки, ученые пришли к выводу, что никаких различий нет. Притом, что различия в цвете кожи, форе губ и носа были очевидны. То есть, при всем внешнем разнообразии две группы бразильцев оказались генетически почти идентичными. В этом «почти» и скрывается «дьявол». Когда ученые мужи говорят, что у исследованных ими людей, относящих себя к белой расе, в среднем присутствуют 33 % генов, характерных для людей, предки которых были североамериканскими индейцами, и 28 % генов, характерных для африканцев, мы можем указать, что они не понимают ценности тех или иных генов. Минимальные отличия — скажем, даже в одном гене — могут давать колоссальные различия в фенотипе! Человеческие особи отличаются между собой одним нуклеотидом из тысячи. Причем большая часть этих различий приходится на некодирующие участки ДНК. При одном отличии на 30 нуклеатидов мы уже встречаемся с обезьяной. Тут не скажешь: «Подумаешь, 3 % отличий»!
Заказ на фиктивные исследования был всего лишь средством разжечь вражду, стимулируя белых бразильцев требовать приема на работу по квотам, предусмотренным для афробразильцев — мотивируя это тем, что физиономические характеристики ни о чем не говорят, а генетика показывает, что у них есть африканские предки. С тем же успехом можно было предоставить право использовать эти квоты шимпанзе, крысам и даже червям.
Фрэнсис Фукуяма, стремящийся понять механизмы спонтанного порядка в обществе, прямо указывает на то, что биологический подход в антропологии был дискредитирован нацизмом, но в не меньшей мере вытесняется из науки и принципом культурного релятивизма, согласно которому нет никаких объективных факторов, чтобы оценивать ту или иную культурную практику. Нельзя не согласиться с этим выводом, но поправить его следует. Биологические факторы, безусловно, воздействуют на социальный порядок, но не в качестве спонтанных условий. Они как раз являются наиболее стабильными и предопределяют уровень стабильности социум. Кризис социума свидетельствует и о кризисе его биологической основы.
Фукуяма пытается осторожно реабилитировать биологический подход: «Культура сама по себе — то есть способность передавать через поколения нормы поведения негенетическим способом — запечатлена в физиологическом устройстве мозга и представляет собой главный источник преимуществ человеческого вида в процессе эволюции. Однако культурное содержание налагается на естественную подструктуру, которая ограничивает и направляет культурную креативность для многих популяций индивидов. Не
