В совокупности первые две главные компоненты достаточно отчетливо демонстрируют Урало- Амурский геногеографический барьер, обусловленный не только географическими и климатическими факторами, но и взаимным давлением европеоидов и монголоидов в южно-уральском узле и в Средней Азии. Третья главная компонента показывает максимум изменчивости генофонда именно в этой конкурентной зоне.
Если по Уралу изменчивость по первой главной компоненте создает границы генотипов почти строго с севера на юг, то на Восточно-европейской равнине дифференциация постепенно меняет вектор в направлении запад-восток. Это происходит за счет того, что в русское пространство входит европейский «язык» по условной линии Варшава-Брест-Смоленск-Воронеж-Волгоград, далее по руслу Дона, исключая причерноморское пространство, затем — севернее Кишинева с разворотом на юг до пр. Дарданеллы. Следующее разделение линия генетических различий Европы от Азии проходит по линии от Онежского озера до Астрахани (западнее — через Ладожское озеро и через Балтику, отсекая юг Скандинавии).
Вторая главная компонента дает разделительные линии с градиентом с северо-запада на юго-восток, но севернее линии Крым-Казань-Северный Урал картина ломается — открываются «особые зоны» в районе Ладоги и Онеги (и шире — беломоро-балтийском пространстве), в Ненецком АО, через северную Украину и южную Белоруссию вновь вползает «европейский язык».
Третья главная компонента вновь проявляет градиент с запада на восток, но выделяются особые зоны Северного Кавказа и бассейна р. Мезень, а «европейский язык» укорачивается и разворачивается к югу, захватывая Крым.
Более детальная проработка «европейского языка» дает в русском пространстве рваную полосу вдоль 50-й параллели шириной в 200–400 км. примерно по линии Львов-Киев-Харьков-Воронеж, а соединение с Европой происходит через «пуповину», протянутую к югу от Львова в направлении Греции.
Еще большая деталировка открывает несколько «островов» в этом пространстве — отдельно зона юга Воронежской и востока Белгородской областей, «архипелаг» в районе Киева и Чернигова и небольшой «материк» в районе Ровно-Житомир.
Интегральную и более внятную картину дает геногеографическая карта отличия генотипов от среднерусского (по 100 генам). В этом случае мы избавляемся от выделения непонятного набора генов по каждой из главных компонент. Тогда на карте мы увидим русское пространство, широкой полосой рассекающее Восточно-европейскую равнину. То, что казалось «европейским языком» оказывается группой больших пятен некоторого отличия как от русского, так и от европейского генотипов. Исконно русская генетическая территория простирается примерно по той же линии Брест-Могилев-Смоленск-Курск- Воронеж-Волгоград, затем Уральск (уже на территории Казахстана), вокруг Саратова, в обход Приволжской возвышенности и Казани — к северу по верховьям Северной Двины, захватывая Онегу и Ладогу и через Псков к Бресту. В этом пространстве есть свои «острова», где генотип практически идентичен типичному русскому — большое пространство южнее Онеги и Ладоги до Смоленска, небольшие зоны, вытянутые к северу от Курска и Воронежа, островок юго-восточнее Саратова.
Наиболее информативную картину дает геногеографическая карта отклонения от русского генотипа по маркеру комплекса лейкоцитных антигенов (HLA). Считается, что варианты этого комплекса контрастно дифференцируют различные этнические группы. Центром русского пространства можно считать треугольник Москва-Вологда-Нижний Новгород, а также зону с центром в Волгограде, соединенную восточнее Воронежа пуповиной с вышеуказанной зоной и протянутую через Новокузнецк до Уральска и несколько севернее. Снова мы видим, что из широкой полосы от беломоро-балтийской зоны до Каспия вырвано пространство Приволжской возвышенности, южная граница проходит к западу от Воронежа, повторяя несколько севернее границу Украины, захватывая почти всю Белоруссию и восток Латвии и Эстонии. Ярко нерусскими проявляются знакомые нам зоны в районе Ровно-Житомир, на севере — район р. Мезень, и самый север Скандинавии.
Увы, карты пространственных распределений русского генотипа и отклонений от него, серьезно подорваны методологическим просчетом. Авторы соответствующих исследований приняли за базовый генотип некий усредненный генотип для населения, проживающего на территории между 28 и 56 градусами восточной долготы и 50 и 60 градусами северной широты. Сюда попали искажающие картину типы прибалтов вепсов, коми, марийцев, удмуртов, мордвы, чувашей, татар, башкир и казахов. Зато исключены большие группы остальной территории России — Севера, Украины, Сибири, Дальнего Востока. Средняя величина, таким образом, заметно искажена. Остается надеяться, что не настолько, чтобы перекрыть фактор численного превосходства русских в указанном пространстве. Представляется очевидным, что следствием такого вольного отношения к методике исследований является сужение Русского мира — в том числе за счет смещения среднего типа в сторону «угро-финских» характеристик и потери по этой причине Украины и части Белоруссии. Подобное построение карты отличий от средне-белорусского показателя также несостоятельно за счет включения в средний показатель западных типов, уже заметно отличных от русских.
Историческая интерпретация всего массива геногеографического материала, предпринимаемая исследователями, по большей части совершенно не обоснованна. Подтвердить изгибы геногеографического рельефа историческими данными — затея почти безнадежная. Лишь самые яркие тенденции, видные на картах, можно считать обусловленными масштабными миграциями. Но в то же самое время они же могут быть интерпретированы и как следствие климатогеографических различий, которые более очевидны, чем исторический материал о миграциях многовековой давности. Связывать геногеографический рельеф с различными археологическими культурами — совершенно пустое дело, в чем признаются и авторы этой затеи, считая свой «перевод геногеографических карт на язык археологии» фрагментарным и не претендующим на точность. Крайняя сомнительность этих сопоставлений невольно продемонстрирован
