Такое было: один человек, по прозванию как будто Каная, проживавший в Хаката провинции Тикудзэн, вел торговлю в Нагасаки, вверившись небесам; но не повезло ему на море: за один год трижды случилась буря и погиб весь его капитал, накопленный за годы. Остался у него дом да склад. Сосновый ветер[80] тоскливо свистел под стрехой, всем слугам Каная дал расчет, жена и дети печально проводили дни, и не было островка, куда бы в случае чего они могли приткнуться, даже грохот волн наводил страх. В душе Какая дал клятву богу Сумиёси — покровителю моряков: «И внукам закажу всходить на судно». Однажды ввечеру он сидел у дома, мечтая о прохладном ветре, оглядывал горы, окружавшие его с четырех сторон. Вдруг на горных вершинах собрались тучи, поднялся такой ветер, будто дракон ринулся в небо. Каная подумал: «Небо переменчиво, как жизнь человеческая. Вот и мой дом обеднел, и сад погребен под листьями, опавшими с кустов, зарос сорной травой мугура, и летние насекомые нашли приют в моем саду, словно в поле. До чего печальны их голоса!» И тут он заметил паука, который протянул свои нити от высокого бамбука к вершине криптомерии и полз по ним; вдруг ветер разорвал паутину, и паук упал с середины своего пути, уцелев просто чудом. Насекомое снова выпряло паутину, и снова она порвалась от ветра. Так случалось три раза подряд, но наконец на четвертый пауку удалось перебросить паутину к криптомерии, тут же он соткал себе дом, куда попадали пролетавшие москиты, и поедал их. Видя, как паук вновь и вновь ткет свою паутину, Каная подумал: «Вот это терпение! И все-таки он сплел себе гнездо и теперь наслаждается жизнью. Человеку тем более не пристало быть нетерпеливым и отступаться от своих трудов». Он продал дом, выждал подходящего времени, запас немного товару и уже не как раньше, а без приказчиков, в одиночку поехал в Нагасаки и отправился прямиком на ярмарку сокровищ.[81] Там были и заграничные ткани, и лекарства, акулья кожа, разная утварь, но, хоть он знал, что такие товары сулят большую выгоду, денег его не хватало, пришлось уступить хорошие сделки купцам из Киото и Сакаи. Как говорится, «умом и талантами не хуже других, ничего не поделаешь». И когда собрал он всю выручку в кожаный кошель, оказалось там всего пятьдесят рё. С такими деньгами в число здешних купцов не попасть. Отчаявшись, оставил он свои пустые расчеты и пошел в квартал куртизанок Маруяма, чтобы возобновить прежние отношения с таю, которую знавал в пору своего процветания, думая: «Хоть одну ночь, последний раз в жизни…» А эта таю по имени Катё еще с первой их встречи была к нему неравнодушна, относилась теплей, чем к обычному гостю. У нее в изголовье он заметил ширмы, с обеих сторон золотые и сплошь оклеенные красивыми рисунками древней кисти, каждый листок был ценен.[82] В том числе были там шесть листков цветной бумаги Огура, на которых написал стихи сам Садаиэ;[83] почему-то эти листки не вошли в описи знаменитых редкостей. С первого взгляда было понятно, что бумага старинная и рука Садаиэ подлинная. «Верно, кто-то подарил таю эти ширмы», — подумал он. Тут в нем проснулась жадность, и удовольствия отошли в сторону. С тех пор он стал пропадать у нее целыми днями, пустил в ход все уловки и хитрости, и понемногу куртизанка привязалась к нему так беззаветно, что не пожалела бы свои черные волосы для него отрезать. И вот, когда он выразил желание получить от нее ширмы в подарок, она тут же отдала без всяких колебаний. Немедля, даже не попрощавшись с ней, он отправился в Киото, обратился к посреднику, предложил через него ширмы разным даймё, выручил много золота и опять стал таким же крупным купцом, как встарь, в доме его теперь служило столько же приказчиков, как и прежде. После того он отправился в Нагасаки, выкупил Катё, а так как милый ей человек жил в прибрежном селении в провинции Бидзэн, выдал ее замуж, обеспечив им дом, всю утварь и состояние, так что у тех ни в чем не было недостатка. Катё радовалась безмерно и говорила: «Никогда мне не забыть такой милости». Все его хвалили: «Хоть однажды он и обманул куртизанку, но это не дурной поступок, а глаз у него меткий и сам не промах».
Дорогая цена за омара исээби
Как говорится: будет жизнь, будет и еда. Живущим на этом свете вредно принимать все близко к сердцу. У всех под Новый год бывают перебои с деньгами, и мы волнуемся и людей беспокоим, а тем не менее каждый по-своему готовится к Новому году, и нет дома, где бы не сбивали моти, нет человека, что не купил бы селедочной икры. На крюке для рыбы висят бури из Танго, рядом фазаны, дровяной ларь набит доверху, на дворе — кули с рисом, запасено всего до марта. Расплатись до двадцатого числа, а дальше только принимай да укладывай. В эти дни как раз и видно — в каких домах хозяйство правильно ведется. Ведь хлопотно собирать деньги за проданное в рассрочку и этими деньгами оплачивать товары, таким же способом приобретенные, пусть все расчеты и сходятся. А ведь в нашем мире за долг почитают даже сэтта и таби для слуг заготовить накануне Нового года, до полуночи. Если хозяин справляет в подарок наемным служащим и ученикам дорогие ватные кимоно из покупной полосатой ткани на белой подкладке, весной обнаружится, что не по средствам он Новый год встретил. Вообще по Новому году судят, насколько человек бережлив. Часто бывает, что меняют утварь, которая может еще послужить, перестраивают дом, обновляют обивку циновок, лакируют заново кухонную печь, все стараются довести до совершенства. Кажется, будто все это мелочи, и глазу не видны, а все вместе на целый год убытком скажется. Люди поумней стараются разделаться с такими заботами в течение весны или лета. Пока день длинный, это и правильно.
Однажды был очень плохой улов омаров исээби[84] и неурожай на апельсины дайдай,[85] и в Эдо их с трудом можно было купить на улицах Сэтомоно, Суда, Кодзимати, а так как они служат праздничным украшением на столе вельмож, то омаров продавали по одному кобану и пять рё штука, а апельсины по три рё. В том году и в окрестностях Киото их было мало, даже в Осака за омара платили по два моммэ пять фун, а за дайдай — семь-восемь фун. Это ведь символ весны, их стараются обязательно достать для украшения горки Хорай.[86] Особенно в Эдо, там у купцов душа широкая, что с ними завтра будет — не думают!
А в Сакаи, что на границе провинций Сэтцу и Идзуми, около улицы Тайсёдзи жил человек по имени Хинокутия. В своем деле был усерден, за всю жизнь ничего у него даром не пропадало. И вот он сказал: «Хоть обычай Хорай существует с века богов до наших дней, но никакой пользы я не вижу в том, чтобы покупать всякие дорогие вещи для украшения Хорай, тут сама богиня Аматэрасу меня не попрекнет». И вместо омара исээби купил омара курумээби, а вместо дай-дай положил померанцы кунэмбо. Цвет тот же самый, и то же весеннее настроение тебя охватывает. «Умный человек умно придумал», — говорили все, и в том году в Сакаи не купили ни одного исээби, ни одного дайдай, без них обошлись. Там жители живут скромно, счетов и во сне не забывают, в хозяйстве всякая мелочь на учете, всегда порядок поддерживают, во всем разумом руководятся, а вкусы тонкие. Однако место своеобычное, человеку со стороны прижиться трудно. С первого дня первого месяца и до кануна Нового года все заранее рассчитают, а сверх и сэн даром не потратят, вещи год за годом копят, хозяйство крепкое. Мужчины единственное хаори из полосатого цумуги по тридцать пять лет в стирку не отдают, веер из кости каждое лето с ветром заодно. Женщины так же бережливы: свадебное кимоно передают в том же виде дочери, оно переходит внучкам, их дочерям, ни в одной складочке не протрется. А за три ри отсюда — в Осака совсем иначе: сегодняшним днем живут, а о завтрашнем не беспокоятся, считают, что цветенью в жизни уделен лишь краткий час, и творят все, что на ум придет, а почему? Потому что деньги легко наживают. Женщины еще более беспечны, шьют себе наряды не только на Бон или Новый год, а во всякое время, снашивают их до нитки без всякого сожаления, и вот они уже — лоскутки для починки в рабочей шкатулке. Сакаи на бережливости стоит, а Осака живет настоящей минутой. Да, забавные обычаи в разных местах! Но хорошие люди в любом краю хороши. Никто не послушает человека, если у него самого дела не в порядке, как он ни строй из себя умника. Конечно, неверно почитать разумным все, что делает счастливец, и как жалко человека с головой, у которого все трудно складывается! «В молодые годы отдавай все силы, трудись до пота, и раньше тогда познаешь утешения, кои люди дозволяют себе в старости», — вот завет бога Дайкоку, а он не обманет. Да только никогда еще не бывало так трудно делать дела. Золота и серебра накопилось больше, чем в прежние времена, его, видно, припрятывают, не показывают. Непонятно! Но не надо тратить попусту то золото и серебро, что люди так не любят показывать! Копить деньги долго, а тают они быстро.
