умер князь Иван Иваныч, который 'вчера ведь ещё жив был', пока не грянул слух, что опять война с немцем или с турком, а Петя, Вася, Миша должны идти воевать и быть подстреленными.
Вместе с тем нравственный облик семьи Квощинских, которая являлась отражением всех дворян- москвичей, внушал неотразимо, непреоборимо уважение и любовь.
Сам Пётр Максимович был человек ограниченный, едва грамотный, но честнейший и добрейший. Его честность, то есть чистота понятий и убеждений, его доброта, то есть сердечность и справедливость по отношению к крепостным (во дни существования Салтычихи) делали его украшением своей среды.
Анна Ивановна, боготворившая мужа через тридцать лет супружества так же пылко, как и в первый год, была, конечно, невольно его отголоском во всём и подражательницей.
Сын Паша, добрый, тихий, ласковый, был любим всеми, а дочь Таня даже обожаема. Врагов у семьи не было и не могло быть. Пётр Максимович за всю свою жизнь никого не обидел, а если прямо высказывал худым людям правду-матку, то умел это делать так мягко, сердечно, будто соболезнуя этому их худу, что и эти люди не озлоблялись, не становились его тайными врагами. Жена и дети подражали отцу в правиле: 'Добрых людей уважай и им подражать старайся, худых людей не озлобляй и сторонись от них!'
Это было заповедью Петра Максимовича. Но, помимо всего этого, Квощинский иногда удивлял друзей и знакомых некоторыми своими мнениями, которых у других дворян не было, и иногда совсем необыкновенными, не худыми, а странными.
Так, он высказывал мнение, что люди все, без различия состояния, созданы по образу и подобию Божию. Что барин, что холоп — равно все человеки. А потому человек человеку принадлежать, как бы какое движимое имущество, как диван или карета, не должен. Это не Божеский закон, а измышленный. А потому и не вечный. 'Не убий' — Божеский закон. 'Повинуйся родителям и установленным властям' — тоже Божеский и вечный закон. Было так всегда и будет так всегда. А вот продавать и покупать живых людей и считать их своей собственностью, как бы коров или лошадей… Это всегда было… Ну, а впредь не будет! Крепостные люди, хамы и холопы или рабы в грядущих временах исчезнут. Люди людям принадлежать не должны и потому принадлежать не будут. Когда? Бог весть! Может, и через тысячу лет.
И многие друзья-дворяне на такие речи Квощинского только головами качали.
XIV
Исчезавший загадочно из дому старик дядька молодого князя бывал именно в доме Квощинских у друга, Марфы Фоминишны. Причина его посещений была в семье не тайной. Няня и дядька 'стакнулись' в сугубо важном деле. В тот самый день, когда Сашок принял и выгнал от себя Вавилона Ассирьевича Покуду, дядька снова отпросился в гости к другу.
Восемнадцатилетняя Таня, простодушно весёлая, но скучающая, была у окошка и первая увидала Кузьмича, идущего через двор. Девушка вскочила и бросилась бегом по всем комнатам и коридору. Влетев к нянюшке, она закричала, поднимая руки над головой… Если бы не её сияющее лицо, то старуха обомлела бы от страха и поверила в пожар.
— Фоминишна, родимая!
— Ну?! — всё-таки оторопела няня.
— Кузьмич… Сама видела… Идёт…
— Ах, отчаянная. Даже напужала.
— Кузьмич! Кузьмич!
— Слышу… слышу… Так уходи, егоза… Вишь ведь… Наш пострел везде поспел. Уходи скорее.
— Он ещё во дворе… Только вот что, няня. Ты не притворяй дверь совсем. Я одним глазком погляжу и послушаю…
— Что ты! Что ты! С ума сошла, — испугалась Фоминишна. — Вот выдумает. И думать не моги этак безобразничать. Заметит он — что подумает?
— Няня… милая… Одним…
— Ни за какие ковриги.
— Одним глазком…
— Уходи! — сказала Фоминишна сердитым шёпотом. — Слышишь, Дашутка бежит с докладом. Увидит тебя да твоё розовое личико — догадается… Иди, отчаянная…
И, выпроводив питомицу, старуха вышла в коридор. Девчонка лет четырнадцати уже подбежала к её дверям и тихо вымолвила:
— Марфа Фоминишна, к вам Иван Кузьмич княжеский. Спрашивает, можно ль…
— Зови, зови. Очень рада, скажи, — усилила голос няня, завидя гостя в конце коридора и зная, что он услышит.
Между тем Таня уже влетела к матери в спальню и вскрикнула:
— Матушка! Кузьмич к ней пришёл…
— Ну так что же? Нешто можно так скакать девице из-за пустяков, — строго выговорила Анна Ивановна. — Ступай к себе, стрекоза.
И едва дочь вышла и поднялась по лестнице к себе в мезонин, Квощинская, прислушавшись, тотчас же вышла и быстро направилась на половину мужа.
— Пётр Максимович, — выговорила она, слегка задохнувшись от ходьбы…
— Что?! — несколько опешил Квощинский, заметив в лице жены что-то особенное…
— Кузьмич у Фоминишны, — шёпотом и многозначительно выговорила женщина.
'Кузьмич у Фоминишны', сношения их няни с дядькой князя имели, конечно, огромное значение в семье за последнее время.
Квощинский бывал часто задумчив и озабочен: 'Выйдет ли что? Или ничего не выйдет?'
Анна Ивановна, объявив важную новость, села в кресло. Наступило молчание, так как Пётр Максимович насупился и ничего не ответил, только бросил на стол книгу, которую читал.
Затем он встал и начал ходить по кабинету.
— Дай Бог, — вымолвил он наконец тихо. — Да. Всё во власти Божией… Всякий наш шаг…
— Иногда и обстоятельства непредвиденные и случайные, — робко вставила Анна Ивановна.
— Вздор. Полно, матушка… Обстоятельства?! А кто их позволяет? Случай? А кто случай посылает? Провидение! А что такое Провидение?.. Кто?
И снова наступило молчание.
— Да. Дай Бог. Молодой князь прямо изрядный человек. Его все, кого ни спроси, хвалят. Добрый, скромный, поведения истинно дворянского, благоприличного, ни карт, ни вина, ни подолов бабьих не знает. Живёт, прямо сказать, как девица-невеста. Да. Этакого бы супруга нашей Танюше… Я бы просто… Да что говорить… Прямо обещание даю. В Киев пешком пойду. Да и немудрёно дать, правда, такое обещание, потому что брат Павел со мной пойдёт.
— А я? И я пойду.
— Ну, вот… Вместе все трое.
— Только одно вот обидно. У него немного достоянья… — вздохнула Квощинская.
— А богач да козырник, — строго спросил муж, — хорошо? Ныне прокозырял пять тысяч, завтра десять… Или бабий махальник… Что ни увидел юбку — и махнул за ней.
И супруги снова замолчали.
— Вот кабы дяденька его был другой человек!.. Ино дело! Дал бы племяннику из своих доходов хоть четверть… — заговорила, снова вздыхая, Анна Ивановна.
— Если бы не мороз, овёс до неба дорос. Спасибо и за то, что навёртывается жених — прекрасный человек…
— Да… Вдруг будет Татьяна Петровна княгиня Козельская, урождённая Квощинская, — тихо проговорила Анна Ивановна, улыбаясь.
— Это пустое… Для счастия не нужно…
— Ну, всё ж таки…
— Пустое. Титулы и деньги — пустяковое дело. Чистая душа — вот основание для счастия. Да авось…
