— Кто другой? Говори, грубиян.
Наступило молчание. Княгиня громко и тяжело дышала, сдвигая свои густые чёрные брови. Сашок стоял перед ней, скосив глаза в сторону, и сопел на весь зал.
— Кто другой? Говори, грубиян! Говори! Я эдакого не спущу. Первый попавшийся галчонок будет мне, даме, княгине… Говори!
Сашок молчал и сопел.
— Го-во-ри! — протянула княгиня и на новое молчание вымолвила тихо: — Так я — вонючка-то… А- а?.. Я дама и княгиня Трубецкая. Супруга генерал-аншефа… Ну так ради памяти… Неравно это слово своё забудешь… Получи.
И звонкая пощёчина огласила зал.
Сашок бросился на женщину, ухватил её за ворот капота и не знал — что с ней сделать?! Не бить же?! И он начал трясти княгиню. Ситец капота треснул, а здоровый удар кулака в грудь чуть не опрокинул его на пол. Он отскочил и побежал из зала.
XIII
Сашок не помнил, как он вышел, вернее, вылетел турманом из дома Трубецких. Он бросился даже сам во двор, вместо того чтобы послать лакея, и, выхватив свою лошадь из рук конюха, вскочил в седло и пустился вскачь.
Дорогой, на скаку, он почувствовал что-то особенное на лице… Он не заметил и теперь только догадался, что волнение, досада и гнев заставили его заплакать. Глаза были влажны, а щёки мокры.
Прискакав домой, он не пошёл к себе, а прямо бросился, чуть не бегом, по лестнице наверх к дяде.
Князь был у себя, читал книгу, но при появлении племянника бросил её и удивлённо выговорил, почти ахнул:
— Что ты? Что приключилось?
Лицо и вся фигура молодого человека заставили его задать этот вопрос.
Сашок кратко и резко, с отчаяньем, звучавшим в голосе, рассказал всё…
— Ах, блажная! — воскликнул князь. — Что же это? Вот что значит муж колпак. Волю бабе даёт, она и блажит.
Встав и пройдясь по комнате, князь прибавил:
— Ну и сиди дома. Не езди больше. А я займусь и в несколько дней всё устрою.
— Что, собственно, дядюшка?
— Устрою всё. Найду тебе должность. Другую. А к Трубецким ни ногой больше. А встречу я где эту блажню бабу, то всё ей выговорю, хоть бы при всей Москве.
— Трудно, дяденька, найти таковую же должность. Особливо в Москве.
— Пустое. Уж если князь Козельский своего племянника, тоже князя Козельского, не сможет пристроить, так тогда конец свету. Авось у меня найдётся 'рука'.
И в этот же день вечером князь сказал племяннику, стряпая, по обыкновению, своё питьё из рома и лимонада на горячей воде.
— Надумал я, Александр Никитич. Надумал диво дивное. Не пойму, как мне это раньше в голову не пришло. Затмение какое-то нашло. У меня 'рука' при дворе, но не сановник и даже не лакей. А при дворе. И увидишь, что я тебя живо пристрою к кому-нибудь, кто будет не хуже генерала-аншефа Трубецкого и драчуньи генеральши-аншефихи. Эта твоя аншефиха известна на всю Москву. Сказывают, что она супруга наказывает розгами.
— Что вы, дяденька! — ахнул Сашок.
— Сказывают… А ты знай, что не всё то есть, что можно почесть. Почитали люди долго, что солнце ходит, а земля стоит. И что она, наша матушка-кормилица, — вот так, что доска с краями. И говорят по сю пору… Солнце-де всходит или зашло… А надо бы сказывать: земля подошла, земля отходит… Сказывается: на край света. А края сего нет и не было. Не понял? Не веришь. Ну, наплевать. И не надо!
И князь рассмеялся звонко и отпустил Сашка спать.
Князь Александр Алексеевич был прав, сказывая, что у него найдётся 'рука' — не сановник, не вельможа и даже не придворный лакей. Загадка объяснялась просто: 'рука' была не мужчина, а женщина.
Лет пять назад князь познакомился случайно в Петербурге с Марьей Саввишной Перекусихиной. Тогда женщина эта не имела никакого влияния ни в городе, ни при дворе. Императрица и наследник престола её даже недолюбливали, а любившая её великая княгиня сама была временно как бы в опале у царицы за открытие неосторожного деяния — переписки с графом Бестужевым.
Князю понравилась умная Перекусихина. Он без всякой задней мысли пожелал сблизиться с ней, несколько раз побывал у неё в гостях, и вместе говорили они о трудном положении великой княгини. Однажды он узнал из слов Перекусихиной, что она ищет в Петербурге небольшую сумму денег для великой княгини, а банкиры отказывают дать что-либо, боясь огласки и гнева императрицы. Поэтому она находится в большом затруднении. Князь добродушно тотчас же предложил эти деньги — всего пять тысяч.
Перекусихина заявила, что если дело пойдёт ещё хуже, наступит настоящее гонение на великую княгиню, то ей, пожалуй, придётся уезжать к матери. Всё может случиться! Сам Пётр Фёдорович может лишиться наследия престола. И тогда деньги князя пропадут.
— Ну и Бог с ними! — сказал Козельский. — А всё-таки сделайте мне честь и удовольствие — примите.
Вскоре, выехав из Петербурга, князь не видел более Перекусихиной и забыл, конечно, о маленькой для него сумме, которую дал. Узнав о воцарении императора Петра III, он узнал, как и все россияне, что положение государыни Екатерины Алексеевны стало ещё хуже, чем было при покойной царице.
Затем, узнав и ахнув, как и вся Россия, о вступлении на престол новой императрицы, князь Козельский вспомнил о своём знакомстве с Перекусихиной и сообразил, что совершенно случайно, без всякого лукавого повода, оказал маленькое одолжение не жданной никем императрице. Князь понял, что если Перекусихина посудит это дело так, как следует, то у него вдруг явится сильное покровительство во всяком деле.
'А кого предпочесть, — рассуждал князь сам с собой, — тех ли, что с вами хороши и добры, когда вам плохо, или тех, которые могут лебезить и свои чувства излагать, когда хорошо и без них?'
С тех пор как государыня переехала в Петровское, князь Александр Алексеевич стал собираться в гости к Перекусихиной, но всё откладывал свой визит, не зная, как поступить. Прямо ли ехать запросто, как прежде к частному лицу, или же отнестись теперь к Перекусихиной как к придворному человеку и явиться официально, испросив на это заранее разрешение?
Явился серьёзный мотив не откладывать своего визита, и князь решил дело просто. Он отправил в Петровское племянника, чтобы он доложил о себе горничной Перекусихиной, а ту послал попросить на словах разрешения быть самому князю-дяде.
Если бы приходилось явиться к самой Перекусихиной, Сашок, конечно, струсил бы…
— Ну а горничная — всё-таки горничная, хоть и во дворце! — рассудил он.
XIV
Однако вышло иное…
Сашок съездил и вернулся важный, радостный, с хорошей вестью. Перекусихина сама приняла его, незнакомого ей молодого офицера, так ласково, так обрадовалась, что князь Александр Алексеевич в Москве и желает её видеть, что Сашок совсем не конфузился. И конечно, по всему вероятно, она примет князя как настоящего приятеля.
