платье… Да потом я, дядюшка, уже… Я Квощинской уже… Я женихом уже состою… Я хотел вам доложить, да не смел.
— Же-ни-хом?! — протянул князь.
— Я не смел вам доложить.
— Женихом!! Ай да молодец. Живя у меня в доме, и эдак…
— Дядюшка! Так вдруг потрафилось само. Я не виноват. Ей-Богу.
— Выйди вон!
— Дядюшка. Простите. Позвольте разъяснить.
— Вон! Вон! Видно, так и буду всех вон гнать, и чужих и своих. Не попросить моего разрешения и благословения и действовать самому, подспудно… По-татарски это, что ли? А второе и главное: я с Квощинским кланяться не могу, не только родниться. Убирайся отсюда. Пока вниз к себе… А завтра… Увидим… Пошёл…
Сашок сбежал к себе как сумасшедший.
— Всё пропало, Кузьмич! — вскрикнул он.
— Как пропало?
— Дядюшка сказывает — с Квощинским никакого дела иметь не станет. И выгнал меня. И всё это из- за Павла Максимовича, который дурашно нагрубил… Поразмысли, что теперь делать. Дядюшка даже приказывал было мне побить Павла Максимовича.
Кузьмич не ответил ни слова… Тотчас собрался и через час был уже в гостях у друга, Марфы Фоминишны.
— Всё прахом пошло, — заявил он, не войдя, а вкатившись к нянюшке.
— Что прахом? Как прахом?
— Всё! Ваш Павел Максимович из-за своей вдовы треклятой…
И Кузьмич объяснился.
— Посиди, мой родной. Посиди. Я сейчас всё узнаю и ответ тебе дам.
И Марфа Фоминишна пошла к барыне.
— Павел Максимович начудил, — заявила она. — Из-за Маловой. Был у князя Александра Алексеевича у самого. Начудил.
— Что же такое? — оробела Анна Ивановна.
Марфа Фоминишна объяснила, что знала.
Анна Ивановна взволновалась и, вскочив с места, выговорила:
— Погоди здесь. Я сейчас пойду всё расскажу Петру Максимовичу. Так нельзя.
Квощинская вышла быстрой походкой из комнаты и через минуту была в кабинете мужа.
— Вот что ваш братец проделывает! — воскликнула она, ворвавшись к мужу. И затем женщина объяснила мужу всё то же.
— Да, безобразно. Совсем неблаговидно. Из-за поганой бабы расстраивать свадьбу племянницы! — заявил Пётр Максимович, тоже взволновавшись.
— Конечно, нехорошо. Грех и срам. А нам, почитай, несчастие. Из-за прихоти старого кота… пострадает наша Танюша.
— Кота? Что вы, Анна Ивановна? — укоризненно произнёс Квощинский, — Обождите, Я сейчас пойду и с ним переговорю.
И через минуту Пётр Максимович был у брата во флигеле, объясняя ему последствия всего, что произошло. Павел Максимович выслушал всё и смутился.
— Я не потерплю, чтобы племянница из-за меня пострадала! — выговорил он решительно.
Однако Квощинские не знали, что делать и что, собственно, предпринять, решили только не говорить дочери.
— Обождём, увидим, — решили они. — А Тане ни слова.
В тот же день, в сумерки, Сашок, не спросясь Кузьмича, поехал тоже переговорить и потолковать о беде. И произвёл переполох в доме.
И мать, и отец, и нянюшка тщательно скрыли всё от молодой девушки. Таня продолжала прыгать от счастья.
Когда Сашок немедленно приехал и без доклада лакея вошёл в гостиную, то через мгновенье к нему вышла не Анна Ивановна, а Таня. Девушка как бы выпорхнула из своей комнаты и прилетела на встречу к возлюбленному улыбающаяся, сияющая и, как всегда, румяная от смущения.
— Мама сейчас придёт. Я вас в окно увидела и послала ей сказать, — вымолвила она уже строго, как бы заранее объясняя свой нескромный поступок: являться одной к молодому человеку и жениху.
Сашок стоял среди комнаты, совсем по выражению: 'как ошпаренный цыплёнок', расставив ноги, опустив голову, растопырив руки.
— Что вы? — воскликнула Таня. — Что вы, Александр Никитич?
— Татьяна Петровна! Мы несчастные.
— Мы? Несчастные? Мы?
— Да мы с вами несчастные. Всё повернулось кверх ногами. Нам только умирать остаётся.
— Почему? Что вы?
— Да разве вы не знаете?
— Что такое? Говорите, ради Господа!
— Дядюшка согласия не даёт!
— Дядюшка? Не даёт? Что же такое?
Сашок не ответил и, стоя в такой же беспомощной позе, вдруг полез в карман камзола. Вынув платок, он поднёс его к лицу и стал утирать глаза.
— Александр Никитич, — тихо и пугливо произнесла Таня.
Сашок только фыркнул в ответ и заплакал ещё шибче.
Таня начала тоже плакать, пошарила в кармане, не нашла платка и стала утирать слёзы рукавом…
— Говорит… Говорит… — начал Сашок, всхлипывая. — Говорит, что ни за что, никогда…
Но вдруг раздался страшный, пронзительный крик на весь дом.
Вскрикнула Таня… И замертво повалилась на пол… Отец и мать бросились в залу…
И весь дом заходил ходуном. Горя уже не было, а был один общий перепуг…
Все, сбежавшись, прежде всего унесли лишившуюся чувств девушку к ней в спальню, а затем послали за доктором.
Пётр Максимович вернулся к себе, не позвав Сашка.
Анна Ивановна, конечно, не отходила от дочери и говорила: 'Бедная ты моя, бедная'.
И Сашок, совершив переполох, поехал домой. 'За делом приезжал!'
XXXI
Ввечеру Сашок сидел у себя в спальне, грустный, с красными глазами, с тяжёлой головой. Кузьмича не было дома. Он опять куда-то пропал. Среди тишины в комнатах послышался шорох. Конюх Тит появился на пороге спальни и остановился, видимо, смущённый своей дерзостью.
— Что ты? — бесстрастно, как человек, которому от горя не до мелочей обыденной жизни, произнёс Сашок.
— Я к вам… По делу к твоему сиятельству. Прости, Александр Никитич, — заговорил Тит. — Я из любви. Ей-Богу. Сейчас умереть, коли лгу. Жалостно мне смотреть. Ну вот я по любви и положил прийти.
— Ну что же тебе! — воскликнул Сашок. — Ты совсем чурбан! Нешто можешь ты меня утешить, что ли?
— Могу.
— Что-о?! — протянул Сашок, удивлённый глупостью малого и рассерженный.
