– Пристрелить вас? – вежливо осведомилась индианка.
– Фигня! – Я схватил с земли камеру и начал крутить все колёсики одновременно. – Светите фонариком, я сделаю снимки!
Только теперь у меня появилась возможность рассмотреть предмет, ради которого я уже две недели рисковал жизнью. Золотая страница была покрыта ровными рядами значков, напоминающих иероглифы, – только не египетские, а скорее лувийские[33]. Они повторялись довольно часто, хотя и с небольшими вариациями, что могло свидетельствовать и о слоговом характере азбуки. Несколько десятков строк горизонтального текста были явно написаны так называемым бустрофедоном – это не привычное нам направление письма слева направо, как в кириллице или латинице, и не письмо справа налево – так пишут арабы или евреи, – это чередование, когда каждая последующая строка начинается с той стороны листа, где закончилась предыдущая. Бустрофедон характерен для ранних письменностей Азии и Ближнего Востока, так что ничего удивительного в этом не было.
Удивляло другое: некоторые значки и вправду были разительно схожи с письменностью долины Инда, так что профессор, скорее всего, не ошибался. Я придвинулся к нему, взглянул поближе на один из значков – изображение, похожее на латинское U с разветвляющимися концами, – и вспомнил: именно такой знак изображён и на нескольких самых известных печатях древнеиндского периода.
– Мохенджо-Даро! – воскликнул я, забыв об осторожности. – Чтоб я провалился!
– Не нужно проваливаться, Алексей, – неожиданно раздался слабый голос Летаса: он лежал, приподнявшись на локте, и тёр рукой покрасневшие глаза. – Начинается самое интересное.
Когда мы втроём загрузились в лодку, поддерживая под руки ослабевшего и сонного профессора, ночь уже перевалила за половину, через пару часов солнце должно было показаться на востоке – именно там, куда нам нужно было плыть. Пальмовая посудина предательски покачивалась под нашим весом, и мы с Савитри решили, что в качестве балласта у нас на судне будет числиться именно Летас Гедвилас.
А всё потому, что именно он настоял на том, чтобы оставить золотую страницу там, где она и лежала, и мне пришлось рисковать жизнью, снова открывая страшный ядовитый склеп. По его мнению, гибель единственного сокровища Сентинеля могла нанести непоправимый удар по всему быту племени. Островитяне не только утратили бы веру в свою реликвию, но и впали бы в депрессию, грозившую полной гибелью самому последнему островку древнего мира на земле. Кроме того, увещевал нас профессор, они настолько возненавидели бы белых людей, что войти в мирный контакт с Сентинелем не удалось бы уже никогда.
Я, конечно, не разделял такой точки зрения. Учитывая яму с останками любопытных туристов, а ещё и тот факт, что мы украли у них нашего капитана Савитри Пали, вряд ли они испытывают и будут испытывать впредь к белым людям какие-то повышенно позитивные чувства. Либо уж надо было оставлять на острове и Савитри, либо брать золотой слиток, тем более что фотографии, во множестве сделанные мной при свете карманного фонарика, наверняка окажутся не самого лучшего качества.
Впрочем, гораздо больше нас волновало не это. Вся наша работа, все удивительные приключения этих трёх дней на острове Сентинель были бы бесполезны, не доберись мы до Большой земли. А если уж даже на моторном катере передвижение не всегда отличается безопасностью, то какая надежда может возлагаться на утлое судёнышко из бутылочной пальмы, сделанное исключительно для прибрежной рыбалки?
Савитри Пали единогласно была избрана капитаном нашего корабля, в полном соответствии со своим воинским званием. Практически сразу же после этого она в свою очередь заснула, сжавшись калачиком на корме лодки, в то время как мы с Летасом налегали на вёсла, отчаянно борясь со сном и временами сверяя направление с компасом. Я понимал нашу попутчицу: напряжение было слишком велико. Честно говоря, мне было неловко оттого, что такую милую девушку пришлось заставить переживать все эти ужасы. Буря, крушение катера, гибель двух спутников, три ночи в диком лесу, почти целый день в руках племени аборигенов и ежеминутный риск – я вообще удивляюсь, как Савитри вынесла такое. Однако, похоже, мы нашли единственный шанс выбраться с острова живыми – и были очень рады, что воспользовались им.
Тридцать с небольшим километров, отделявших нашу лодку от Большого Андамана, мы рассчитывали пройти часов за пять или шесть. Летас убеждал меня, что здесь существуют какие-то течения, которые идут в нашем направлении и сами выведут нас на восток, но я не был настроен шутить, тем более что всю дистанцию нужно было преодолеть под палящим зноем, и это в лучшем случае, если не будет урагана и тропического ливня.
На троих в нашей лодке была только одна бутылка воды, чудом сохранившаяся ещё с кораблекрушения и предусмотрительно наполненная нами в найденном Савитри лесном ручье, и совершенно никакой провизии. Я вдруг с ужасом понял, что не ел почти трое суток и еле-еле держу в руках весло. Однако об этом я говорить не стал и вместо этого задал вопрос профессору:
– Летас, а что за пищу вы ели у туземцев?
Гедвилас поморщился, как будто эта пища до сих пор стояла перед ним:
– Да в общем-то одну гадость, Алексей… Как вы понимаете, земледелия они не знают, скотину не выращивают. Никакие съедобные злаки на острове не растут, и им приходится довольствоваться плодами хлебного дерева – если я правильно определил эту мерзость, – а также кореньями, ягодами, какими-то насекомыми. Ну и рыба, конечно, которую им удаётся поймать, хотя готовить её на огне они не умеют – едят сырой.
– Почему же? Вроде бы я видел там костёр.
– Да, но туземцы, похоже, не очень-то умеют его разжигать.
– А откуда же огонь?
– Ну, куда-то попала молния, начался лесной пожар, и они разнесли огонь по острову с помощью тлеющих… Если в одной деревне огонь потух, его можно достать в другой, не в другой – так в третьей…
– Но ведь остров-то невелик, – возразил я. – Что, если огонь потухнет повсюду? К примеру, в результате дождя?
– Ну, тогда им останется ждать новой молнии. Трение друг о друга двух деревяшек, которое обычно представляет себе европеец при мысли о разведении огня первобытными племенами, в этом климате совершенно бесполезно: вся древесина влажная и мягкая, никакого огня таким трением не добудешь, хоть два часа…
– Получается, на Сентинеле сохранился самый настоящий палеолит? Нет одомашненных животных, нет земледелия, неизвестны способы разведения огня…
– Да, так оно и есть, – кивнул профессор, вытирая пот со лба. – Только вот цивилизация всё же вносит свой вклад в жизнь этого островка. Во-первых, они научились каким-то образом делать заострённые наконечники для копий и топоров из того металла, который удаётся достать с погибших кораблей. Во- вторых, жрецы надевают на себя белые балахоны – тоже явно берут их откуда-то извне, на острове шить такие просто не из чего… Причём, похоже, «белые одежды» они носили ещё тогда, когда здесь появилась золотая страница, то есть несколько тысяч лет назад. Что ж, запишем в список загадок Сентинеля…
– Ну а Золотая Книга? – продолжил я. – Кто-то ведь привёз её сюда. Сделал золотую дверцу в метеоритном камне, научил жрецов, как её открывать. Местные жители наверняка хранят легенды о том, кто это сделал, когда и зачем.
– Думаю… – начал Летас.
– Как это кто принёс? – с другого конца лодки на нас смотрела, улыбаясь, проснувшаяся Савитри. – Конечно, царь богов Индра на своём Айравате! Вы что, текстов не читали?
Она села в лодке, пытаясь руками расчесать спутавшиеся волосы, и оглянулась назад – туда, где уже скрылись из виду райские кущи Сентинеля.
– Господи, как хорошо, что мы выжили! – произнесла она то, что думал каждый из нас. Неизведанные миры изучать интересно, но лучше всё-таки знать меру.
– Это временно, Савитри, – откликнулся я.
– Давно плывём? – Она потянулась и зачерпнула горстью тёплой воды из-за борта.
– Около двух часов, если не ошибаюсь, – сказал я. – При хорошем раскладе могли бы пройти уже треть
