Ножны были огромные, массивные, покрытые загадочными письменами. Корзина у Ниловны — вместительная, с горкой наполненная спелой брусникой. Вот так, брусникой. В начале лета- то.

— А почему нож? — действительно смог открыть рот лама. — Это ведь меч?..

— Меч? — Бабки переглянулись, хмыкнули, и Ниловна покачала головой. — Да ты просто асурянинов живых не видал. Нож это, говорю. Ритуальный. Называется Клинок Последнего Вздоха. А больше тебе и знать нечего… Ты, изменщик, лучше не о ножах думай, а о том, как тебе жить дальше. Потому как жизнь твоя сейчас на перепутье. И одна из дорог — кривая, в тупик ведёт. — Она пристально, в упор взглянула на тибетца, прищурилась и, повернувшись к хмурой Ерофеевне, кивнула на Ламу: — А тазик-то у него добрый. Аккурат нам под бруснику…

— А то, — согласилась Ерофеевна. — И при нём, гляди, ещё и пестик имеется, будет чем варенье помешать. В хозяйстве сгодится…

Она живо прибрала к рукам поющую чашу, и над бескрайними просторами болот понеслось истомное, эмигрантское: «Вечерний звон, вечерний звон, как много дум наводит он…»

— Э, да тазик-то с музыкой, — обрадовалась Ниловна, но тут же снова сделалась серьёзной и строго глянула на тибетца. — Ну что, иуда, подумал? Хорошо подумал? Как следует? Ладно, тогда живи. И помни… Эй, Ерофеевна, тронулись!

И, с лёгкостью подхватив трофеи и неподъёмные с виду корзинки, старухи убрались. Прямо через топь, смертоносную для кого угодно другого. А может, вправду кикиморы?

«На мою покойную матушку похожи…» — посмотрел им вслед Лама, почему-то всхлипнул… и вдруг почувствовал, что обрёл свободу. Что-то смыло патоку, и муха обрела способность полёта.

Его унизили и обобрали, но дышалось почему-то легко, и каждая клеточка тела пребывала в гармонии. Лама прислушался к себе и понял, что ничуть не жалеет ни о поющей чаше, ни о волшебных ножнах, ни о провале экспедиции к заветной Двери. В голове неотступно звучал, пробирая, как набатный звон, повелительный голос: «Помни. Ты ведь тоже каким-то боком человек…»

Козодоев. Не на тех нарвались

— Давай по счету «три»! Раз… и два… и… три!!! — Козодоев взмахнул фуражкой, словно флажком, и оба отделовских УАЗа разом взревели. Струной натянулись тросы, задымилась резина, запахло подожжённым сцеплением…

Однако новый щит «Внимание: розыск!» даже не пошатнулся. Похоже, встал на века.

— Ну всё, хорош, стопори, — сквозь рёв моторов крикнул подполковник Звонов, кровно переживавший за судьбу техники. Значительно кивнул и посмотрел ликующе на невыспавшегося Козодоева. — Ну вот, Владимир Сергеевич, и всё. Теперь пусть выкусят. Мы своего не отдадим. Давай заканчивай тут без меня, а я пойду на постановку задачи…

Часовая стрелка его «Победы» уже давно перевалила за одиннадцать, но подполковник был покамест ни в одном глазу. Держался.

— Конечно, Влас Кузьмич, идите, а мы в лучшем виде закончим… — Козодоев засучил рукава и сделал знак Худюкову готовить клей бустилат. Прилеплять постеры было решено насмерть. Так, чтобы потом даже не сдирать, а сжигать паяльной лампой. Благо железная основа щита позволяла и это.

— Угу… — отозвался лейтенант, вздохнул и принялся с усилием размешивать клей в банке — его из соображений надёжности и долговечности было решено не разбавлять. Пусть каждый преступный элемент видит и знает: если уж влип сюда, на этот щит, то всё, амба. Железный бустилат как преддверие неотвратимых рук правосудия.

«Ну, с Богом… — Козодоев примерился, обмакнул в банку кисть и принялся густо намазывать изнанку негодяйской парсуны.[178] — Аллах акбар!»

Воистину акбар, — мазки кисточки составляли что-то вроде завершающего штриха. А началось ведь с оскорбления, с пощёчины непосредственно органам. С того, что обнаглевший преступный элемент спёр отделовский щит «Внимание: розыск!». Выдрал из земли с корнем — и спёр. Причём не далее как вчера вечером. Только не на тех нарвались, урки, ох не на тех!

Звонов немедленно поднял по тревоге лучшего друга милиции — зама главы администрации, ведавшего строительством. И уже ранним утром под окнами отдела пребывало в наличии всё необходимое. А именно: два десятиметровых отрезка стальной восьмидюймовой трубы, шведская машина для забивания свай, лист, ворох сорокапятимиллиметрового уголка, сварочное оборудование и так кое-что по мелочи.

И ответ преступному Чемберлену состоялся суровый. Трубы вколотили в землю, как сваи на строительстве небоскрёба, надземные части скрепил железный — без крана не уволочь — щит, подполковник Звонов, вспомнив рабочую молодость, лично приварил уголок, чтобы и внукам, и правнукам. И вот теперь участковый Козодоев ставил последнюю точку, наклеивая рожи гадов на бустилат. Дальше — только поставить витринное стекло и выкрасить всю конструкцию в шаровый цвет, чтобы не заржавела.

— Ботинки чистые, отглажены штаны… — водя кисточкой, мурлыкал Владимир Сергеевич. — С начала смены пистолеты на ремни-и-и… Пройдём по городу с улыбкой на лице… И порядок вновь царит на улице- е-е-е…

Сдобрив клеем очередную листовку, он примерился, уверенно прижал — и принялся разглаживать тряпкой. «Ну, мать честная, и рожа… Господи, спаси и помилуй…»

Тут Козодоев вдруг перестал улыбаться, придвинулся и разом насторожился. Ну да, рожа. И ведь он точно уже где-то видел её. Совсем недавно. Но где?..

«Так, так, так, рожа, что пишут-то про неё? Ага… значит, гражданином Мирзоевым интересуется ФСБ… Во типчик, щёки как у хомяка, нос картошкой и глаза точно у нашкодившего зайца… Вероятно, отражают внутреннюю красоту… Где? Постой, постой… Дай Бог памяти… Да неужели…»

Козодоев даже вздрогнул.

— Слышь, лейтенант, — сказал он Худюкову. — Мне отлучиться надо по делу, ты уж давай заканчивай без меня. Колер ложи непременно в два слоя, как первый подсохнет, намазывай второй. Смотри, чтобы без обмана, вернусь — проверю!

Отдал Худюкову тряпку и кисть, подмигнул и решительно зашагал через площадь. Путь его лежал мимо бронзового вождя, аккурат к входу в гостиницу…

Краев. Слепящая тьма[179]

— Да, болота… Такую мать! — Поскользнувшись на кочке, Мгиви провалился по колено, нехорошо ругнулся и, ухватившись за протянутую руку, благодарно посмотрел на Краева. — Не такие, как у нас, но… достойные. А вот гадюки здесь дрянь. То ли дело наша розовая змея! Та с дороги удирать не будет, близко подойдёшь — пеняй на себя…

— Что, вождь, домой тянет? — понимающе усмехнулся Песцов. Со скрипом сорвал длинную травинку, хотел пожевать, но усомнился и передумал. — На родине и розовые гады милее?

— В точку, брат, — со вздохом признался Мгиви. Попытался отжать промокшую до колена штанину и снова вздохнул. — Знаешь… сколько уже лет здесь, не один пуд русской соли съел. А баланды — вообще тонны, наверное. И всё равно, как закрою глаза, родовой баобаб вижу. Древний, огромный, под которым посвящение проходил… Вот говорят, где хорошо, там и родина. Не знаю…

Они налегке возвращались из нового лагеря, потихоньку разбиваемого общими усилиями километрах в двух от старого. За сегодня это была уже третья ходка, так что перспектива скорого обеда выглядела

Вы читаете Новая игра
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

1

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату