тупом отчаянии он спросил:
— Можешь ты отвозийт их в дом за озером и привозийт назад миссис Каллан? Скажи ей, Марта Ван Трампер она нужна быстро-быстро.
Индеец кивнул.
Отец было заколебался, но ещё одного взгляда на Куонеба оказалось достаточно. Что-то шепнуло ему: «Он человек надёжный», и, не слушая плача малышей, которые вдруг увидели, что остались в лодке одни с темнолицым дядькой, фермер оттолкнул её от берега, воскликнув:
— Ты побереги мои детки! — И утёр глаза.
Плыть надо было всего две мили по зеркальной вечерней воде. Миссис Каллан собралась в мгновение ока — какая женщина не бросит всё и вся, когда от неё ждут такой помощи!
Через час она уже хлопотала вокруг матери изгнанных из дома белокурых головёнок. Судьба, повелевающая ветрами и распоряжающаяся жизнью диких оленей, не забыла женщин, живущих в лесной глуши, вдали от удобств и умелых врачей больших городов. Уединённая жизнь и тяжёлый труд несут в себе свою награду: чего бы не дали её изнеженные городские сёстры за такое крепкое здоровье! Задолго до наступления тёмных страшных часов ночи, когда жизненные силы в человеке убывают, великое чудо свершилось вновь. Под кровом голландского поселенца появилась ещё одна белокурая головка, и всё было хорошо.
16. Жизнь у фермера-голландца
Индейцы спали в прекрасном бревенчатом сарае с крепкой кровлей, расстелив одеяла на груде душистого сена. Оба были довольны: они добрались до дикой лесной глуши, её обитатели были совсем рядом. Каждый день, каждая ночь подтверждали это.
Угол сарая был отгорожен под курятник, где полтора десятка кур исправно исполняли свои обязанности. В первую ночь водворения в сарай «медно-красных ангелов» хохлатки уже сладко спали на насестах. Внезапно новых работников разбудило отчаянное кудахтанье, которое тут же оборвалось, словно курице привиделся какой-то куриный кошмар и она свалилась наземь, но тут же взлетела на своё место и снова уснула. Однако утром в уголке сарая они увидели полусъеденный труп подательницы свежих яиц. Куонеб осмотрел безголовое тело, следы в пыли и буркнул:
— Норка.
— А может, скунс? — заспорил Рольф.
— Скунсу на насест не взобраться.
— Ну так хорёк.
— Хорёк только высосал бы кровь, а убил бы не меньше трёх.
— А почему не енот?
— Енот унёс бы её целиком. Как и лиса, и рысь. А куница ни за что не войдёт ночью в жилище, построенное человеком.
Куонеб твёрдо знал, что убийцей была норка и что она будет прятаться вблизи дома, пока голод вновь не пошлёт её в курятник. Он прикрыл убитую курицу тремя большими камнями, так, чтобы добраться до неё можно было лишь с одной стороны, где он поставил капкан первый номер.
В эту ночь они вновь были разбужены, но на этот раз визгом и дружным квохтаньем кур.
Быстро вскочив, они зажгли фонарь и вошли в курятник. Перед Рольфом предстало зрелище, от которого он похолодел. Норка — крупный самец — угодила в капкан передней лапой. Хищник извивался, вспененной пастью принимался кусать то капкан, то свою вчерашнюю добычу, то собственную схваченную лапу. Иногда он на секунду замирал, испускал пронзительный визг и вновь в бешенстве грыз капкан, ломая белые острые зубы, старался впиться в беспощадный металл израненными, окровавленными челюстями, брызгал пеной и исступлённо рычал. При виде своих врагов он повернул к ним изуродованную морду. Полные невыразимого страха и ненависти, ярости и ужаса дикие глаза в свете фонаря вспыхнули зелёным огнём. Зверёк удвоил свои усилия вырваться. Воздух весь пропитался его резким мускусным запахом. Эта упорная, безнадёжная борьба за жизнь и свободу произвела на Рольфа неизгладимое впечатление. Куонеб схватил палку и одним ударом прекратил мучения норки, но Рольф навсегда сохранил отвращение к ловле животных с помощью этих безжалостных стальных челюстей.
Неделю спустя одна курица пропала, а дверь в курятник оказалась открытой. Куонеб, внимательно осмотрев пыльную землю снаружи и внутри, объявил:
— Енот!
Налёты на курятник не входят в обычаи енотова племени. Следовательно, их посетил енот с извращённым вкусом, и можно было ожидать продолжения. Куонеб решил, что зверь явится в следующую ночь, и приготовил ловушку. Он привязал к щеколде верёвку, перекинул её через сук ближайшего дерева и снабдил противовесом. Теперь дверь захлопывалась сама. А чтобы она заодно и запиралась, он подпёр её изнутри шестом. Затем, чтобы дверь не закрывалась до времени, он изготовил упор из плашки с таким расчётом, что енот, входя, должен был наступить на упор, сбить его и высвободить дверь. Они с Рольфом не сомневались, что шум захлопывающейся двери их разбудит, но их сморил крепкий сон, и глаза они открыли только утром. Дверь в курятник захлопнулась, а в одном из гнездовых ящиков сжимался в комок старый, видавший виды енот. Как ни странно, вторую курицу он не задушил. Оказавшись в плену, зверь сразу пал духом, и вскоре его шкура была прибита к стенам сарая, а мясо пополнило кладовую.
— Это куничка? — спросила Аннета и, услышав, что нет, огорчилась чуть не до слёз.
После некоторых расспросов выяснилось, что лавочник Уоррен обещал ей за шкурку куницы голубого ситца на платье.
— Первая, которую я добуду, будет твоей, — пообещал Рольф.
Жилось им на ферме довольно приятно. Неделю спустя Марта уже хлопотала по хозяйству, а Аннета поглядывала не только за младшими братишками, но и за младенцем. Хендрик-старший благодаря нежданным помощникам мало-помалу справился со всеми недавними трудностями, а дух взаимного дружелюбия облегчал тяжёлый труд. Недоверие, которое голландец вначале испытывал к индейцам, совершенно рассеялось, а к мальчику, гораздо более разговорчивому и приветливому, чем его спутник, он даже привязался. Поломав голову над необычным сочетанием смуглой кожи и голубых глаз, голландец пришёл к выводу, что Рольф — метис[8].
Дни августа текли мирно, но Куонебу, в отличие от Рольфа, не терпелось покинуть ферму. Работал он умело и добросовестно, но однообразный, нескончаемый труд земледельца был ему внутренне чужд: предки его жили иначе.
— Сколько мы заработали денег, Нибовака? — Этот вопрос, который он задал в середине августа, выдал его настроение.
Рольф прикинул: Куонебу за полмесяца полагалось пятнадцать долларов, ему — десять, да ещё два доллара за найденных коров. Всего получалось двадцать семь долларов.
Через три дня Куонеб повторил свой вопрос, а на следующее утро заявил:
— Чтобы найти хорошие места и построить зимнее жильё, нам нужно два месяца открытой воды.
Тут Рольф доказал, что имя Нибовака получил не зря: он пошёл к толстому Хендрику и объяснил ему их намерения. Им нужно купить каноэ и охотничье снаряжение, а потом они поищут незанятый охотничий участок. Закон трапперов[9], добывающих зимой пушнину в северных лесах, был суров. В определённых случаях нарушение границ даже каралось смертью — при условии, что пострадавший брал на себя роль и судьи, и присяжных, и палача. Ван Трампер поспешил дать им добрый совет: ни на вермонтском берегу Шамплейна, ни в других его окрестностях далее и пробовать не стоит, как и забираться дальше на север — там хозяйничают канадские французы, рьяные охотники. Лучше всего попытать счастья в графстве Гамильтон, да только добраться туда нелегко: ни удобных рек, ни тем более дорог. Зато сама эта недоступность и сулила надежду.
Но тут благодушного Хендрика ждал неприятный сюрприз: его новые работники намерены уйти теперь же! В конце концов он предложил следующее: если они останутся до первого сентября «приводийт
