тридцати ярдов, ничем не заслонённый, повёрнутый боком. Несколько секунд, одинаково окаменев, они смотрели друг на друга, затем Рольф плавным движением поднял ружьё на изготовку, а олень всё стоял как вкопанный. Ружьё-то он поднял, но, увы, оно позорно дёргалось и тряслось. Чем твёрже старался держать его Рольф, тем больше оно плясало у него в руках, а затем подлое ружьё заразило своей трясучкой всё его тело. Он еле дышал, ноги у него подгибались, руки дрожали, а тут олень повернул голову, чтобы лучше разглядеть, что, собственно, происходит, поставил хвост торчком, и мальчик, стиснув зубы, спустил курок. Бах! Олень лёгким прыжком скрылся из виду.
Бедный Рольф! Как он презирал себя, как проклинал! Каких-то тридцать ярдов, неподвижная цель, широкий бок, хорошее освещение, крупный олень — чистый промах! Да, вон дырка, пробитая пулей в стволе в пяти футах над головой оленя.
— Я никуда не гожусь! — простонал мальчик. — Охотника из меня никогда не получится!
И он медленно побрёл к хижине. Куонеб вопросительно посмотрел на него: конечно, он слышал выстрел. И увидел перед собой уныло поникшего юнца, который в ответ на его взгляд только мотнул головой и повесил ружьё на место, злобно стукнув прикладом. Куонеб снял ружьё, протёр его, прочистил, снова зарядил, а потом повернулся к Рольфу и сказал:
— Нибовака, тебе плохо. Ак! А знаешь почему? Тебе повезло, но у тебя началась оленья лихорадка. Так в первый раз бывает со всеми. Пойдёшь снова завтра и добудешь оленя.
Рольф ничего не ответил, и Куонеб испытующе спросил:
— Ты хочешь, чтобы пошёл я?
Самолюбие Рольфа было задето, и он решительно сказал:
— Нет. Я опять пойду прямо с утра.
В час, когда выпадает роса, мальчик вновь отправился на охоту. Ветра не было. Но задуть он мог, скорее всего, с юго-запада. А потому Рольф почти повторил свой вчерашний путь. Оказалось, что по росе ступать бесшумно куда проще, так что шёл он довольно быстро. Вот и роковая полянка! Он вновь поглядел на проплешину в коре — так промазать! — и пошёл дальше. И вновь раздался резкий крик сойки. Он часто означает, что где-то рядом пасётся олень. И всегда предупреждает: в лесу что-то происходит. А потому ни один опытный охотник не оставляет его без внимания.
Рольф остановился, приглядываясь и прислушиваясь. Ему почудилось, что где-то что-то царапает. Потом опять крикнула сойка. Но царапанье стихло, а голос сойки замер в отдалении. Мальчик ещё несколько минут осторожно продвигался вперёд, пока не увидел новую поляну. Укрытый кустами, он внимательно её осмотрел. Над землёй у дальнего края вдруг что-то мелькнуло. У Рольфа ёкнуло сердце, он вгляделся пристальнее и различил голову оленя, самки, лежащей в высокой траве. А мелькнуло её ухо: она дёргала им, сгоняя муху. Рольф проверил ружьё, весь собрался, приготовился и резко свистнул. Самка вскочила на ноги. За ней из травы возникли оленёнок и молодой самец. Все трое замерли, глядя в его сторону. Рольф прицелился, но ствол снова начал приплясывать. Мальчик опустил ружьё и в ярости подумал: «Не смей трястись!» Олени неторопливо побрели в сторону озера. Самка с оленёнком уже скрылась за кустами, но самец ещё не покинул поляны. Рольф снова свистнул, и красавец рогач превратился в изваяние. Повторив про себя «не смей», мальчик поднял ружьё твёрдой рукой, прицелился и выстрелил. Олень содрогнулся и одним прыжком унёсся с поляны. Рольфа захлестнула волна отвращения к себе, но он перезарядил ружьё и торопливо зашагал туда, где исчез олень.
На том месте, где олень прыгнул, остался глубокий отпечаток копыт — и ни капли крови. Рольф пошёл дальше и футах в десяти увидел следующие отпечатки копыт, а на них ярко-алое пятно; через несколько шагов он обнаружил ещё пятно, и ещё, и ещё, а прыжки становились всё короче… Да! Вон он серой грудой лежит ярдах в ста от поляны с раной точно в сердце.
Рольф испустил оглушительный боевой клич, ответ сразу до него донёсся, и из-за дерева вышел Куонеб.
— Я добыл оленя, — сказал мальчик.
Индеец улыбнулся:
— Я знал, что так будет, и потому пошёл за тобой. Вчера вечером я знал, что с тобой случится лихорадка, и отпустил тебя одного.
Они аккуратно освежевали тушу, и Рольф понял, почему многое надо делать так, а не эдак.
Когда шкура была снята (только с туловища), Куонеб старательно срезал пучок сухожилий, начинающийся от таза и тянущийся по позвоночнику до лопаток. Сухожилия эти употреблялись для шитья. Затем индеец срезал по две длинные полоски мышц по обеим сторонам позвоночника снаружи и две поменьше с внутренней стороны. Их он вместе с четырьмя окороками, сердцем и почками завернул в шкуру. Внутренности, голова, шея, ноги, копыта остались на долю лисиц, но таз, привязав к нему три длинные красные нитки, Куонеб повесил на сук, чтобы Великий Дух не разгневался и послал им хорошую охоту, а потом сказал, обращаясь к голове оленя:
— Младший брат, прости нас. Мы грустим, что должны были убить тебя. Но взгляни, мы воздали тебе честь красными лентами.
Забрав увязанную в узел шкуру, они отправились домой. Мясо, спрятанное от мух в мешки, повесили в тени, но шкуру индеец закопал в тёплом болотном иле и три дня спустя тщательно выскреб её с обеих сторон — шерсть теперь снималась без всяких усилий. Широкий ясеневый обруч был уже готов, и, когда Куонеб обтянул его оленьей кожей, новому том-тому осталось только хорошенько просохнуть. Потребовалось на это почти три дня, и обруч поскрипывал и потрескивал, потому что кожа всё больше натягивалась. Вечером на третий день Куонеб испробовал барабан у костра, тихонько напевая: «Хо де хо — хи де хи…»
А наутро он поднялся перед зарёй на холм и, сидя на каменной вершине, приветствовал восходящее солнце песней, которую не пел с тех пор, как они покинули скалу над Асамуком, но только прибавил к ней такие слова:
22. Цепь ловушек
Теперь, когда они обзавелись хижиной для зимовки, пора было приступить к тому, ради чего им пришлось забраться в эту глушь, и построить цепь ловушек, чтобы с наступлением холодов начать добычу пушнины. Обычно ловушки, в которых на зверя, схватившего приманку, падает бревно или чурбак, трапперы ставят в более позднюю пору, но Куонеб с Рольфом сочли, что им следует поскорее заняться ловушками и разметить выбранные направления на случай, если к озеру явится кто-нибудь ещё. Большинство пушных животных обитает по руслам ручьёв и речек, например бобры, порки, ондатры и еноты. Те же, кто у воды не живёт, приходит туда, потому что долинки эти очень укромны и потому что там живёт их добыча. К таким охотникам принадлежат рыси, лисицы, пеканы и лесные куницы, промышляющие зайцами и всякими мелкими грызунами вроде полёвок. Вот почему ловушки обычно ставят, поднимаясь вверх по такой долине до водораздела, а оттуда цепь ведут по соседнему ручью к её началу.
И вот на исходе сентября Куонеб с Рольфом, взяв одеяла, котелок, припасов на четыре дня и два топора, отправились вверх по ручью, впадавшему в озеро неподалёку от хижины. Скукум то бодро бежал впереди, то замыкал процессию. Через четверть мили они соорудили первую ловушку — на куниц. Заняло это около часа, но, конечно, заряжать её пока не стали. Место выбрали над излучиной ручья, под могучим деревом. На его стволе с трёх сторон сделали зарубки. Ярдов через двести нашлась ещё одна удобная позиция для следующей ловушки. Дальше они наткнулись на узкую тропочку, видимо проложенную выдрами.
