Вид родного городка пролил было бальзам на её смятенное сердце, но тут же она в панике обнаружила, что стоит над жилищем индейца, а двое его обитателей расположились у костра — двое таких свирепых, таких страшных дикарей, что она поторопилась попятиться, пока они её не заметили. Но затем любопытство пересилило осторожность, и она тихонечко заглянула вниз. На костре что-то жарилось… «Маленькая такая рученька с пятью пальчиками», — как рассказывала она после. Ну уж тут её «объял смертный ужас». Да-да, сколько раз она слышала про такое! Только бы благополучно добраться домой! И зачем она посмела так искушать благое провидение? Кетчера Пек бесшумно отступила от обрыва, моля Бога о спасении. Но как!!! Унести с собой и Библию? Грех, грех! Она положила пухлый том в расселину, придавила камнем, чтобы ветер не трепал страницы, и поторопилась покинуть этот жуткий вертеп.
Вечером, когда Куонеб и Рольф доели свой ужин из кукурузы с жареным енотом, индеец забрался на скалу, чтобы взглянуть на небо. Он сразу увидел Библию. Спрятана она была тщательно, и, значит, это чей-то тайник. А чужой тайник был для индейца неприкосновенен. Куонеб даже не притронулся к книге, но позже спросил Рольфа:
— Это твоё?
— Нет.
Значит, настоящий хозяин спрятал тут свою вещь, чтобы позже вернуться за ней, и они оставили её лежать там. Так Библия и покоилась в расселине, пока зимние бураны не сорвали с неё переплёт, не разметали страницы. Но от них всё-таки сохранилось достаточно, чтобы много времени спустя кто-то узнал, какая книга тут валялась, после чего скала получила новое название, которое носит и по сей день: «Библейская скала, где прежде жил Куонеб, сын Кос Коба».
11. Гроза и огнетворные палочки
Когда Рольф только увидел вигвам, его удивило, почему Куонеб не поставил его где-нибудь над запрудой, однако он скоро сообразил, что утреннее солнце, полуденная тень и надёжное укрытие от северного и западного ветра куда важнее и приятнее. В первом и втором он убеждался чуть ли не ежедневно, но прошло больше двух недель, прежде чем ему довелось по достоинству оценить третье преимущество.
В этот день солнце поднялось на багровом небе, но вскоре утонуло в клубящихся тучах. Ветра не было, и с каждым часом становилось всё жарче и душнее. Куонеб готовился встретить бурю, но она налетела с такой внезапностью, что удар северо-западного ветра, конечно, опрокинул бы и разметал вигвам, если бы он не был загорожен обрывом. Под скалистой же стеной воздух оставался почти недвижим, хотя в каких-нибудь пятидесяти шагах в стороне два близко растущих дерева так сильно тёрлись друг о друга, что с них сыпались кусочки тлеющей коры, и если бы не ливень, они, конечно, запылали бы, как два факела. Гром грохотал не переставая, водяные струи обрушвались с неба сплошной завесой. Обитатели вигвама приготовились к дождю, но не к водопаду, который теперь катился с обрыва и вымочил в их жилище всё, кроме постелей, приподнятых над землёй на четыре дюйма. Лёжа на них, Рольф с Куонебом терпеливо, а может быть, и с нетерпением дожидались, когда буря стихнет. Но прошло два часа, прежде чем струи превратились в капли, рёв ветра — в шорохи и шелест, а в пелене туч появились голубые разводья, и вся природа блаженно успокоилась, но, увы, залитая водой. Конечно, костёр погас, и все дрова отсырели. Но Куонеб извлёк из какой-то пещерки сухие можжевеловые поленья, достал коробочку с кремнём и огнивом, и вот тут-то оказалось, что разжечь огонь нельзя: трут тоже намок!
В те дни о спичках никто ещё и не помышлял, и огонь зажигали, высекая искры кремнём о сталь. Но без трута искры бесполезно гасли, и Рольф уже решил, что они надолго остались без костра.
— Нана Боджу распоясался, — сказал Куонеб. — Ты видел, как он тёр дерево о дерево, добывая огонь? Он научил этому наших предков, и теперь, раз от хитрости белых толку мало, мы зажжём костёр его способом.
Куонеб вырезал из сухого можжевельника палку толщиной в три четверти дюйма и длиной в восемнадцать, круглую и заострённую с обоих концов, а потом вырезал короткую плашку толщиной в пять восьмых дюйма. В плашке он сделал зарубку, а у конца зарубки вырезал неглубокую воронку. Затем из крепкой изогнутой палки и сыромятного ремня он изготовил подобие лука, выбрал узловатый сосновый сучок и в нём тоже вырезал небольшую воронку. Огнетворные палочки были готовы. Но предстояло приготовить дрова, уложить их в костёр и изготовить замену трута. Куонеб настругал много тоненьких можжевеловых стружек, смешал их с толчёной можжевеловой корой, скатал из них двухдюймовый шар, приготовив отличный трут, — и можно было приступать к добыванию огня. Куонеб обкрутил длинную палку тетивой, вставил её заточенный конец в воронку в плашке, а сосновым сучком прижал сверху, надев воронку на остриё. Потом начал медленно и равномерно водить луком взад-вперёд, взад-вперёд. Длинная палка крутилась в воронке, и в зарубку начал сыпаться дымящийся чёрный порошок. Индеец ускорил темп, дым стал гуще, а зарубка наполнилась порошком доверху. Тогда Куонеб поднял плашку и принялся помахивать над ней рукой. Порошок затлел сильнее, и в нём появились багряные угольки. Он положил на них можжевеловый трут и тихонько дул до тех пор, пока стружки не вспыхнули. Вскоре в вигваме пылал костёр.
Вот так индейцы добывали огонь в старые времена. Рольф слышал рассказы об этом, хотя никто не принимал их особенно всерьёз, а теперь он своими глазами увидел, как трение деревяшки о деревяшку зажгло костёр. Мальчик вспомнил, что ему доводилось читать, будто на это уходило часа два напряжённых усилий, но Куонеб умелыми и точными движениями справился со своей задачей за пару минут.
Вскоре Рольф сам научился зажигать огонь трением, и в дальнейшем, как ни странно, не раз показывал древний приём чистокровным индейцам, которые утратили сноровку своих отцов, потому что кремень и огниво белых были удобнее в обращении.
В тот же день, проходя по лесу, они увидели три дерева, разбитых молнией во время утренней грозы. Три дуба. И тут Рольф сообразил, что все расколотые молнией деревья, какие ему попадались на глаза, всегда оказывались дубами.
— Куонеб, а молния только в дубы бьёт? — спросил он.
— Нет. Не только. В дубы чаще, но попадает она и в ясень, и в сосну, и в тсугу, и в липу, и во всякие другие Только два дерева я никогда не видел обугленными. Бальзамический тополь и берёзу.
— А почему молния их не трогает?
— Когда я был малышом, отец рассказывал мне, будто она щадит их за то, что они укрыли и согрели девушку-звезду, сестру Птицы Грома.
— А как это было? Расскажи!
— Когда-нибудь расскажу. Не сейчас.
12. Охота на сурков
Кукурузная похлёбка с картошкой и чай с яблоками три раза в день скоро приедаются. Даже рыба не может вполне заменить мясо, а потому в одно прекрасное утро Куонеб с Рольфом отправились на настоящую охоту. По берегам Асамука крупная дичь давно перевелась, но всяких зверьков было ещё порядочно, а лесных сурков, которых фермеры люто ненавидели, даже много. Причин для ненависти хватало. Сурчиная нора на лугу была опасной ловушкой для лошадиных ног. Во всяком случае, рассказов о том, как конь, оступившись, ломал ногу, а его всадник — шею, ходило предостаточно. К тому же вокруг этой норы, если сурок поселялся в хлебном поле, вскоре появлялась большая проплешина. Без сомнения, ущерб от этого сильно преувеличивался, но как бы то ни было, фермеры дружно считали сурков «зловредными тварями».
Земледелец косо посматривал на индейца, вздумавшего поохотиться среди его полей на перепелов, но встречал с распростёртыми объятиями, если тот собирался подстрелить сурка.
Индейцы же считали сурков прекрасной дичью с нежнейшим мясом.
