тянувшиеся на восток, надеясь по ту сторону холмов встретить реку, которая привела бы их назад к озеру.
XXIV. Дикобраз
Дрессировка Скукума была не вполне закончена, и, когда ему приказывали оставаться дома, он исполнял это только в том случае, если приказание соответствовало его желаниям, и не колебался следовать за хозяином или бежать впереди, если, по его мнению, на помочь человеческой мудрости должна прийти зрелая собачья опытность, приобретённая в течение тринадцати месяцев жизни. К сожалению, в этих лесах опытность не всегда могла быть его верной руководительницей. Услыша лёгкий шелест среди листьев, покрывавших землю, он бегом пустился вслед за этим шелестом, и пронзительный сердитый лай его скоро известил, что он нашёл какого-то враждебного ему лесного обитателя. Лай его повторился несколько раз и затем превратился вдруг в вопль. В вопле этом слышались и гнев и боль. Охотники поспешили ему на помощь. Оказалось, что маленький глупый пёс пытался укусить большого дикобраза, который спрятался под бревно, выставив наружу только заднюю часть своего тела, покрытую острыми иглами, и бил хвостом Скукума по морде и открытому рту, оставляя там по нескольку игл после каждого удара. Скукум был всегда смелым бойцом, но на этот раз он действовал нерешительно. Боль от колючек увеличивалась с каждой минутой и с каждым движением. Куонеб схватил крепкую палку и вышвырнул дикобраза из его убежища. Увидя нового и более сильного врага, дикобраз решил, что не следует терять времени, и пустился неуклюжим галопом к ближайшему сосновому дереву. Вскарабкавшись на него, он спрятался среди ветвей на самой верхушке.
Охотники подозвали к себе собаку. У неё был самый жалкий вид. Она тёрла себе морду то одной лапой, то другой, стараясь выплюнуть иглы, покрывавшие язык, мигая глазами, ворчала и визжала от боли всякий раз, когда тёрлась головой о землю или о свои передние лапы. Рольф крепко держал её, пока Куонеб выдёргивал одну иглу за другой. Штук около сорока маленьких ядовитых кинжалов вытащил он из дрожащих ног и головы собаки, но их много ещё осталось на губах и языке. Здесь они засели очень глубоко; крепкие пальцы краснокожего вытаскивали их постепенно одну за другой. Пока операция эта производилась на губах, Скукум тихо визжал, но он поднял настоящий вопль, когда дело дошло до языка. Рольф с большим трудом удерживал собаку, и всякий посторонний зритель, не зная в чём дело, мог бы подумать, что охотники пытают своего верного друга.
Иглы, к счастью, вонзились не слишком глубоко, их вытащили и собаку выпустили на свободу.
Рольфу захотелось отомстить дикобразу, притаившемуся на верхушке дерева. Драгоценные боевые припасы нельзя было тратить напрасно, и Рольф приготовился уже лезть на дерево, но Куонеб сказал ему:
— Нет! Ты не должен этого делать. Я видел однажды, как бледнолицый карабкался за Кэком, который спокойно ждал его приближения и вдруг, попятившись назад, ударил его хвостом. Бледнолицый поднял руку для защиты своего лица. Кэк в пятидесяти местах пронзил ему руку иглами, и тот не мог защитить лица. Бледнолицый решил спуститься вниз. Кэк спускался ещё скорее, продолжая бить его хвостом. Бледнолицый упал и сломал себе ногу. Рука бледнолицего распухла и зажила только через полгода. Иглы Кэка очень ядовиты. Бледнолицый едва не умер.
— Тогда я попробую сбить его, — сказал Рольф, показывая топор.
— Нет! — повторил Куонеб. — Мой отец говорил, что Кэка можно убить только для какой-нибудь пользы, если иглы его понадобятся в хозяйстве. Ты совершишь дурное дело, если убьёшь Кэка.
Дикобразу предоставили, таким образом, оставаться на дереве. А как же Скукум? Его пустили на свободу. И он поумнел? Увы, нет! Не прошло и часа, как он увидел другого дикобраза; ненависть его к этому животному проснулась с удвоенной силой. Он повторил свою ошибку и подвергся второй операции, без которой мог бы умереть. К вечеру почувствовал он, как ужасно наказан за свою оплошность, а на следующее утро никто не признал бы в этом толстоголовом существе, которое едва передвигало ноги, маленькую жизнерадостную собачку, так весело шнырявшую по лесу.
Прошло много томительных дней, прежде чем он оправился; даже жизнь его находилась одно время в опасности. Никогда после этого и до конца дней своих не нападал он на животное, которому природа дала такой хвост.
— Рысь, пантера, лисица, орёл — все, кто нападает на Кэка, все умирают, — сказал индеец. — Отец мой видел медведя, умершего от этих игл. Он хотел укусить Кэка, а тот наполнил его рот иглами, которых медведь не мог выплюнуть. Они вонзались всё глубже и глубже: рот у медведя так распух, что он не мог ни открыть, ни закрыть его, и умер от голода. Люди моего племени нашли его около пруда. В пруде было много рыбы. Медведь ловил рыбу лапой, но не мог её есть. Так с открытым ртом, окружённый рыбой, умер он от голода. На свете есть одно только существо, которое может убить Кэка, — это Оджиг, или Пекан, большая куница. Оджиг — злой дух. У него есть сильное снадобье, и Кэк не может повредить ему. Оджиг переворачивает Кэка на спину и разрывает его мягкий живот. Отец мой рассказывал, что всё это произошло так: однажды, во время наводнения, Нана-Боджу плыл на бревне вместе с Кэком и Оджигом. Кэк вёл себя дерзко и занял самое высокое место. Оджиг был почтителен к Нана-Боджу и укусил Кэка, чтобы проучить его за дерзость. Кэк ударил его хвостом. Но Нана-Боджу вынул у него иглы и сказал: «Да будет так — Оджиг станет всегда побеждать Кэка, а иглы Кэка никогда не принесут вреда Оджигу».
XXV. Катанье с гор
Было уже поздно, и охотники решили сделать привал в высоком прохладном лесу. Скукум всю ночь громко стонал во сне и два раза будил их. Незадолго до рассвета они услышали вой волков, а затем крик ушастой совы. Как ни странно это покажется, но между отрывистым воем волчицы и криком совы нет почти никакой разницы. Прислушиваясь в полусне к этому вою, Рольф услышал вдруг у себя над головой какой-то шелест и знакомое клохтанье. Он привстал и увидел, что Скукум, подняв вверх голову, рассматривает черногрудых тетеревов, сидевших на ветках; бедный маленький пёсик чувствовал себя слишком больным, чтобы залаять. Это была особенная порода тетеревов, которых Рольф никогда ещё не видел. В то время как он присматривался к ним, Куонеб встал очень осторожно, подошёл к ближайшей иве, срезал гибкий прут в двенадцать футов длины и к одному концу прута привязал верёвочную петлю. Подойдя затем тихонько к дереву, он медленно поднял вверх прут, накинул петлю на шею первого тетерева и стянул его с дерева; остальные тетерева выразили громким клохтаньем своё удивление, но не сделали ни малейшей попытки двинуться с места.
Достаточно было одного лёгкого удара, чтобы избавить пленника от страданий. Куонеб ещё раз поднял прут и стащил второго тетерева, сидевшего пониже, а затем третьего. Только тогда поняли остальные, в каком опасном соседстве они находились, и поспешили улететь.
Рольф с удивлением следил за этой охотой.
Куонеб положил птиц у огня и занялся приготовлением завтрака.
— Куры эти глупые, — сказал он. — Таким способом можно наловить их много, особенно, если помогает собака. Луговой тетерев не так глуп, как этот.
Рольф очистил и выпотрошил птиц, а внутренности их бросил Скукуму. Бедный маленький пёсик! Какой у него был жалкий вид! Глаза его грустно выглядывали из-под распухших век, лапки слабо шевельнулись, но он не дотронулся до пищи, которую в другое время проглотил бы сразу. Он не ел, потому что не мог открыть рта.
Уйдя с места своей стоянки, охотники продолжали отмечать деревья и готовить места для ловушек. Так прошли они целую милю и очутились у болота, поросшего тамариском; двигаясь вдоль его окраины, они
