повторяться во времени картин, событий или явлений человеческой жизни, последние уже выразили какой- то момент нашего сознания и более не могут обогатить его. Мы всегда забываем эти повторения, иногда и вовсе не замечаем их, и с неиссякаемым интересом возвращаемся к чистым первородным впечатлениям и к своему богатству, и с такой же неиссякаемой надеждой ищем новых открытий, способных вновь заинтересовать сознание, взволновать душу и обогатить их.
Тут приходится заметить, что повторение явлений в природе имеет совершенно иной смысл. Природа стихийна. Она не ставит пред собой задач, как взрослые люди.
Поэтому ее повторения (ну, например, смена времен года) никогда не носит характер………[15]
ЧЕРНОВЫЕ НАБРОСКИ
Так плясал, что когда штаны снял, пар пошел.
Видел, какие у нее глазищи-то. На три аршина в землю видят!
— Ночевайте!
— Вечерошне молоко-то.
Ходила Клавдия-то в лес, да ни с чем вернулась. И Ленька ходил, — только вымочился.
— Ой, еле добралась! Задница тяжела стала.
— Тяжела, потому что она позади.
— Не говори, была бы спереди, легче бы было.
Одна говорит так быстро, что ничего не поймешь, а другой — заика, вот и сиди с ними:
— Т-т-тете…
Пошли по бруснику, гляжу, гляжу, — нет Коляченка.
— Колька! — кричу.
— Что? — говорит.
— Ты где?
— Да здесь я.
— Ток что не идешь-то? Молчит.
— Заболел, что ли?
— Заболел.
— Ну так иди давай сюда! Иди, иди, иди!
Голову-то у него болотным духом обнесло. Клопенок такой.
Провожают ребят в клубе в армию. Вот Люська пошла выступать. Как скажет слово, так и захохочет.
— Ты что хохочешь-то?
— Да я не знаю… Ну, вот, — говорит, — мы значит, вместе учились, ребята с вами…
И опять хохочет…
— Ешь картошку, не будь голодным.
Ходи, как за писельной бочкой.
Ловкой.
Седнишний хлеб.
Лонись.
Не кисни!
Не квили!
Стал дядя Саша слезать с печи-то, да как шлепнется вниз, на картошку, и ноги к потолку задрал. Поднялся, затворил дверь, да обратно вернулся.
— Смотри, — говорит, — никому не болтай…
Плясал так, что все пятки истоптал…
— Скажи «спасибо». Молчит.
— Язык потеряла. (Покажи язык.)
— Ну, ты любишь обижаться.
— Да, да, конечно!
Пошла баба на пристань. Вдруг хватилась — денег в жакетке нет. Заревела. Стоит и ревет. Идет мимо лесник, спрашивает:
— Кто тебя обидел, баба Шура?
Ревет баба, ничего не отвечает, не хочет всем рассказывать, не хочет людей смешить.
Жакетка-то на ней была чужая.
— В колхоз-то как люди пошли?
— С роденьем пошли. Кулаки-то по городам разъехались. Их тут много было.
— А весело жили?
— Да всего хватило! Первое время худо было. А теперь что? Кормят и ладно.
Прихожу к ней. Она плачет.
— Что с тобой, Аня?
— Да помереть хочу, да Бог смерти не дает!
— А что случилось?
— Ой, Господи! Что за жизнь! Мужа нет — горе, муж есть — вдвое! Не знаю, чем теперь все кончится!
Не на каждый роток накинешь платок! Уволю, — кричит — нечего тебе тут делать! От смотри да…..Не уволишь, не разжалуешь!
— Таня, иди принеси тяпку.
— Иди и сама принеси. А мне некогда, я червяков копаю, буду рыбу ловить.
Родилась в соседнем доме Ленка. Пришла Таня к соседям.
— Надо ли Ленку тебе тоже?
— Надо.
— Так на. Только Лене холодно будет. Ей надо одеяло. Убежала Таня за одеялом, принесла.
— Вот я принесла одеяло.
— Так надо еще, Таня, стирать будет Лене белье, будешь?
— Не буду.
— Ну тогда не отдадим Ленку.
— Буду, буду.
