зашоренность, скованность какими-то рамками. Провинциальное же нечто совершенно иное. Для примера приведу концепцию литературно-художественного журнала «Двина», выходящего в Архангельске (главный редактор Михаил Попов). Она звучит следующим образом: «Провинция спасется духовными и культурными традициями. Основа журнала — отечественная культурная почва, а в более узком, применительно к профилю издания, смысле — традиционная русская словесность, имеющая глубинные корни, плодотворную многовековую историю». Более чем похвальное стремление. Без сомнения, нужный противовес буйным и бесформенным ветрам современности. Они пронесутся, а культурный слой останется. Видимо, и разговоры о том, что именно с провинциальной культурой связаны чаяния на возрождения страны, имеют под собой некоторые основания. И ведь тоже вопрос: стоит ли так огульно открещиваться от своих корней и как во благо использовать идею «Россия спасется провинцией»?
Вот и думаешь, гадаешь, так ли плохо провинциальное и стоит ли его чураться, как нечистой силы. К слову, кто больше всех ругает провинцию? Выходцы из нее, которым нужно закрепиться в центре и присягнуть ему на верность. Вот и еще одна проблема — столичный провинциализм.
Конечно, пафос и эмоции Елены Сафроновой в статье «Критика под местным наркозом» по большому счету понятны. Она и сама довольно определенно заявила, что Рязань — только номинально, по паспорту — место ее прописки, не более. И она всей душой стремится понятно куда, прочь от темных зулусов. Вообще сейчас модно считать, что родина человека там, где ему хорошо…
Да и едва ли «безотказный» журнал», про который говорит критик Сергей Беляков в своей сопровождающей статью Е. Сафроновой заметке — отличительное свойство только лишь «провинциальной политкорректности», просто в той же провинции культурная жизни не столь богата, как в столицах, а потому все здесь на виду.
Но критик не должен всегда идти на поводу текущего литпроцесса. Он и сам по большому счету в состоянии моделировать этот процесс. И здесь провинциальный контекст места приложения его усилий действует как раз только на пользу. Ведь в «центре» практически любое высказывание уходит как бы в вату и, не успев достигнуть своей цели, затухает на лету, теряется в общем хоре. Тогда как слово критика в провинции практически всегда создает некий резонанс (об этом, по сути, и пишет Елена Сафронова), и голоса возмущения только свидетельствуют об этом. Прицельный критический артобстрел местного «болота» может привести к тому, что кулики слетят с насиженных мест и начнется действительное движение. Конечно, правы те, кто говорят, что критика часто неадекватно воспринимается, но это свидетельствует лишь об отсутствии привычки к критике. И в этой ситуации нечего на зеркало пенять. Нужно воспитывать, приучать, тем более что потребность и тяга к этому есть.
А то получается как в журналистике. Бывает, едва перебравшись в Москву, журналист пишет об ужасах провинциального образа жизни, о произволе местных властей, возвращаясь же обратно, клеймит горделивое самодурство столицы и виновниками всех бед выставляет чиновников из Кремля да вурдалаков- олигархов.
Вообще говоря, оппозицию центр/ общероссийское — провинция/ местное можно рассматривать как отечественный вариант противопоставления «всемирное — национальное», по крайней мере, в том контексте, когда особенное приносится в жертву общему. Если мы повнимательней вслушаемся в те претензии, которые предъявляются провинциальной культуре, то легко в них услышим отзвуки разговоров о национальных культурах как о пережитках прошлого в эпоху тотального и бескомпромиссного глобализма.
Можно вспомнить величайшего мыслителя Серебряного века П.М. Бицилли, который в своей статье «Трагедия русской культуры» выделяет две разновидности прогресса: прогресс цивилизации и прогресс культуры. Причем то, что является благом для одного, не всегда таковым предстает для другого. Говоря о культурном развитии, философ отмечает, что прогресс этот «особого рода, — без закономерностей, без прямолинейности, без необходимости осуществления сознательно поставленных целей, — состоящий в накоплении результатов духовного опыта, в обогащении запаса духовных стимулов и творческих возможностей». И это поставило Россию в преимущественное положение по сравнению со странами Западной Европы в культурном отношении: при том что русская цивилизация всегда «должна была наспех догонять Европу», русская культура получила возможность всецело воспринять европейский опыт, необычайно обогатить его и сделать не только своим (Пушкин), но и общемировым достоянием (Достоевский, Лев Толстой, Чехов).
В этом и состоит изначальное свойство русской культуры: чрезвычайная восприимчивость и открытость ко всему. Чужой опыт, попавший на ее почву, сразу мыслится, воспринимается своим собственным. Культуре Руси — России при ее чрезвычайной восприимчивости свойственна еще и способность к постоянному обновлению. И толчком для ее обновления, для ее воскресения часто служат все те же внешние факторы. Хотя это вовсе не означает, что нет внутренних. Просто внешнее влияние лучше проявляется и обнажает, как лакмусовая бумажка, процессы, происходящие в недрах русской культурной среды.
Иллюстрацией тезиса о необычайной восприимчивости русской культуры (в противовес современной ее провинциальности) и чудесном сочетании в ней вселенского и самобытного может служить поэтический гений Пушкина. Именно он вывел русскую литературу в разряд мировой, именно он в полной мере усвоил культуру Западной Европы и соединил ее с отечественной традицией. И в то же время, практически канонизированный в России, он совершенно непонятен на Западе. Можно сказать, что вся русская культура рождается из синтеза, сплава, ансамблевости. Например, Ломоносов в полной мере явил эту ее черту: виднейший деятель науки и искусства своего времени, он, родившийся на Русском Севере, глубоко, генетически связан с культурой Древней Руси, со старообрядчеством и в то же время получил великолепное образование в Германии…
Так стоит ли виновницей всех напастей и средоточием всего негативного делать провинциальную культуру? Или стоит попытаться ее понять?
ЛИТЕРАТУРА НА ПОРОГЕ СИНТЕЗА ПРОИЗВОДСТВЕННОГО РОМАНА С ДЕРЕВЕНСКОЙ ПРОЗОЙ
О чём писать? Этот вопрос возникает крайне часто в последнее время. По крайней мере у меня такое ощущение.
Конечно, писать можно о чём угодно. Главное — желание создать текст. Стало принято публично сублимировать и бесконечно смаковать во рту остатки давно потерявшего вкус коньяка.
Русская литература, а здесь мы будем говорить именно о ней, не нора бесконечно рефлектирующего над своими обильными комплексами маленького человека. Она — преодоление односторонности, она — явление соединяющее.
О чём писать? Вопрос одновременно лёгок и заковырист. Книга выстреливает тогда, когда преодолевает локальность. Кому интересен аутичный поток сознания современного литератора, мучительно извергающего из себя нечто высокохудожественное? Кому интересен этнографическо-экскурсионный поход в святилища сильных мира сего? Насколько хватит терпения и сил постигать книгу, пространство которой сосредоточено в столичной поднебесной с редкими выходами в экзотический мир периферии, населённой хтоническими чудовищами? Наверное, кому-то интересно, кому-то любопытно, но как-то уже наступило пресыщение от всего этого. Перенаселение столицы, перепроизводство специалистов гуманитарных специальностей. Профессиональных рабочих рук катастрофически не хватает, а страна превращается в нацию менеджеров и юридически подкованных коммивояжёров… Подобный крен и в литературе прогрессирует. Недаром главный её критик — Лев Данилкин…
Книга может удачно заблестеть, быть прочитанной и обсуждаемой совершенно неожиданно. Как, к примеру, документальный роман Василия Авченко «Правый руль». Едва ли можно было предположить интерес к любовному повествованию о представителях японского автопрома, полуконтрабандой попавших на Дальний Восток России и сформировавших там особую ментальность.
Современная литература должна пойти в народ. Необходим новый извод производственного романа. Он будет отличаться от того, который у нас был в XX веке, от той проблематики описания профессиональных групп по типу сериала «Школа», «Интерны» или офисной лакуны, которая активно
