возвращаются, мужья встречают их в аэропорту или на пороге дома. И это были не какие-то женщины вообще, нет, они жили рядом. Шлюхи, говорил мой муж. Все вы шлюхи, просто у некоторых из вас бывают короткие периоды, когда вы можете держать себя под контролем. Как долго под контролем буду я? Он смотрел на меня светло-серыми глазами. Я не смогу пережить, если чужой хер войдет в твое тело, если чужой грязный хер будет тереться о твою слизистую. Почему ты считаешь, что один ты моешь хер? Мы разговаривали с ним на строительной площадке, строился наш будущий дом. Я мяла в руке лист смоковницы, и молочко капало на маленькую бородавку на большом пальце. Огромные оводы вспарывали воздух, рабочих не было, в тот день был какой-то праздник, он держал в руке рейку и смотрел, куда бы ее бросить. Жарко. Он взглянул на меня, я это почувствовала, но глаз на него не подняла, продолжала давить на бородавку молочко из инжирного листа. Я знаю, что другие мужчины тоже моют свой хер, но я знаю и тебя, ты бы наверняка сошлась с таким, который не моет. Я вздрогнула, но продолжала капать на бородавку сок. Ты хотел сказать мне гадость, я бросила листок на сложенную штабелем напольную плитку и сорвала со смоковницы новый. Нет, сказал он, это шутка, ты слишком чувствительна. День был прекрасным, я не хотела мучиться от жалости к самой себе, мы скоро переедем в прекрасный дом, и я посажу в саду два кедра.
Сейчас, в номере отеля, хер моего любовника как раз входил в мое тело. Он не пошел под душ, мой муж оказался прав. Грязный хер входил в мое тело, вообще-то он хотел принять душ, но я не захотела ждать. Перед тем как кончить, я почувствовала озарение — мой муж знает меня лучше, чем я сама. Он знал, что рано или поздно чужой хер пролезет в мою дырку. Пока я кончала, я думала, если он меня действительно любит, то я очень рада, что мы так хорошо, хорошо, действительно хорошоооо трахаемся! Я улыбнулась. Что тут смешного, спросил мой любовник. Ничего, сказала я, мне бывает щекотно после того, как кончу, не трогай мою шею губами. Вечером мы сидели у моря. Мимо нас проходили стада оленей, как бы невероятно это ни звучало. Я знала, что никогда не забуду тех чувств, которые кипели в моих жилах. Я и сегодня помню, что я тогда знала, что никогда не забуду тех чувств, которые кипели в моих жилах. Точнее, чувства, их силу и необузданность я забыла. Что я запомнила? Для меня было большой проблемой срать в одном с ним туалете так, чтобы он ничего не услышал и не почувствовал, а окна в туалете не было. Конфуз, какой конфуз! Я не срала, пока не вернулась домой. Я часто искала в книгах рецепты практической жизни, но герои книг не срут, за исключением Ингмара Бергмана в его автобиографии. В Париже с одной из своих женщин он наелся соуса из почек, и в результате их прихватило на самом верху Эйфелевой башни. Уборной там не было, лифт не работал, и они наложили полные штаны, пока кубарем катились вниз по лестнице, и когда они садились в такси, шофер подложил им на заднее сиденье бумагу, а добравшись до номера в отеле, они рванули срать вместе, он в унитаз, а она в биде. Это их очень сблизило. Бергман! Про то, как срал Бергман, можно рассказывать историю, я не Бергман, когда я сру, я просто освобождаю кишечник и воняю. И я никогда не напишу автобиографию. У моего любовника таких проблем не было. Он зашел в уборную. Я навострила уши, чтобы услышать, как он попытается быть неслышным. Можно было не навострять. Пердел он так, словно нас разделяла не тонкая дверь, а стена, а срал так, будто в полном одиночестве находится на необитаемом острове, он не спускал воду для маскировки, пока облегчался, не побрызгал моим лаком для волос, чтобы освежить воздух, он даже не закрыл крышку унитаза, когда все закончил, мужчины на все смотрят гораздо проще, чем мы. Сидя на кровати и слушая, как он срет, я вспомнила биографию Марлен Дитрих, я обожаю кино и актрис. Она сказала, что, если вы в состоянии переносить, как ваш мужчина срет, он именно тот, кто вам нужен. Мой возлюбленный со всеми своими звуками и совершенной новой для меня вонью этот экзамен сдал. Вот это я помню, а еще помню наш план пойти в воскресенье на прогулку по острову, подышать морским воздухом, набраться впечатлений, которые мы навсегда сохраним в наших сердцах. Это будет питать наши души до следующих выходных, до следующей встречи или до смерти. План был прекрасен. В воскресенье утром меня разбудили детские вопли и ор. Пока я еще не вполне проснулась, мне казалось, что я учительница, а дети орут где-нибудь на Плитвицких озерах, их уносит холодная река, они захлебываются в прекраснейшем водопаде Европы, а я сплю вместо того, чтобы спасать этих маленьких кретинов. Тут я от ужаса полностью проснулась, он тихо дышал рядом, мое движение его разбудило, мы сели на кровати, глядя друг на друга. Что это, спросила я хриплым голосом. Где я, спросил он. Ты со мной, сказала я патетично, но что происходит? Он встал и посмотрел в окно. Что такое? Там тысячи мальчишек в шлемах и на велосипедах, пойду узнаю. Он оделся, вышел из комнаты, быстро вернулся. Оказывается, в то воскресенье на Острове проходило областное первенство по велосипедному спорту среди детей младше пятнадцати лет. Все, кто вместе со мной учился или работал, тысячи учительниц, находились от меня на расстоянии двух этажей или нескольких метров по воображаемой прямой линии. Не знаю, почему я перевела этажи в метры по прямой линии, но я это хорошо помню, да. Проклятые дети! Они пищали и орали. Завтракали мы в комнате, а потом трахались, трахались и трахались, а что еще можно делать, когда у тебя под окнами происходит областное первенство по велосипедному спорту среди детей младше пятнадцати лет? Свекрови я позвонила из будки по междугороднему телефону, мобильный я умышленно оставила дома. С Экой все в порядке, оленей видели? Видели, сказала я, мне было приятно сказать правду.
Господа, у вас может сложиться впечатление, что я была бесчувственной блядиной. Не спешите! Один любовник? Всего один любовник?! В браке мы восемь лет, и всего один любовник? Вместе — пятнадцать, и всего один любовник? Может быть, на это можно закрыть глаза? Может быть, мой большой грех, мой единственный настоящий грех — это то, что я не любила, не любила достаточно, не любила по-настоящему свою дочку Эку? Дети никогда не казались мне чем-то привлекательным. Если из года в год каждый день входить в класс, дети надоедают, причем бесповоротно. Не могу сказать, что я ждала рождения Эки со сладкой надеждой. Я думала, вот рожу, и муки кончены. Живот опять втянутый, трахаться можно как угодно, а не только на боку, он перестанет ебать меня в задницу, я снова стану женщиной. И он тоже думал, что роды это конец, а не начало, не имеющее конца. Когда он понял, как вляпался, то просто сказал, что с него хватит, и отбыл. Вернулся только тогда, когда Эка пошла в школу. Я была рядом с дочерью дни и ночи. Иногда я задаю себе вопрос: а сколько женщин представляет себе, что это значит родить ребенка? Почему нам никто этого не объясняет заранее?
Теперь, когда я мертва, уважаемые господа, я вам кое-что скажу, знаете, мне часто хотелось сбросить свою дочь с балкона или треснуть ее головой об стену. Я смотрела в ее вечно открытый, орущий рот, как в дыру, которую нужно заткнуть промасленной тряпкой. Родив ее, я ничего не приобрела. Ни самца, ни чувство надежности. Напротив, из зеркала в ванной, где я проводила большую часть времени, на меня годами смотрели мое бледное лицо и сальные волосы. Я наливала в ванну горячую воду и лечила ее бронхит. Когда кончался бронхит, у нее начинался понос. Я вся пропахла этой вонью. Горы памперсов скапливались под мойкой, в ванной, на балконе. Почему ты не уберешь это говно, вонь впиталась даже в стены?! Всю ночь укачивай, пой и ночью и днем, смотри на ее попу, засовывай в нее палочку, намазанную кремом, если она никак не просрется. Вытирай ей жопу, если она срет слишком много. Плач, плач, плач… Я и сейчас чувствую бешенство, на которое у меня нет права. Какие же мы коровы, мы, женщины! Хотим любой ценой заполучить мужчину, а когда получаем его, любой ценой, то оказывается, что цена эта слишком высока?! Еб твою мать, а ведь так происходит просто из-за нехватки информации. Эка, говорила я, не рожай, не рожай, не рожай. Ребенку пяти или шести лет?! Я постоянно была возле нее. Я должна это подчеркнуть, должна подчеркнуть, я была возле нее. Не рядом с ней, не с ней! Странное это чувство, быть от кого-то очень близко, восемь лет мы провели с ней как одно тело возле другого тела, и не были близки. Эй, восемь лет?! Куда подевались все эти годы? Почему я не рассматриваю свою жизнь в какой-то последовательности? Это все из-за сумасшедшего облака! Моя жизнь — это несколько кадров, которые загораются у меня в голове?! Странно! Человеку приходится мертвым пришпоривать коня перед вратами, ведущими на Суд Небесный, для того, чтобы понять, какие фотографии в альбоме важны, а какие нет?! Важны? Передо мной возникают картины и кадры, но они не вызывают у меня волнения, не оживляют страсть, дрожь, ужас, страх, панику, гнев… Все в прошлом, за моей спиной, все, кроме страха перед приговором. Если бы я родилась снова… Ох, ох, как часто люди повторяют: если бы я родился опять, все было бы по-другому. Да, было бы, и я смотрела бы в глаза моей дочери. В школе она часто получала не веселый «смайлик», а грустный. Не ори, говорила я ей, завтра получишь веселый! Мама, мое лесное чудище было самым красивым! Что за лесное чудище? Почему они делали существо из травы, шерсти, листьев и другой дряни? Дети за своих чудищ получали «смайлики» — грустные или веселые! По каким критериям? Учительница знала, что только моя дочка сделала свое чудище самостоятельно, все остальные гребаные
