— В то время, когда многие другие не могут высечь искру из камня, этот пишущий по-тюркски поэт добывает изо льда пламя, — вежливо ответил молодой человек.
Внезапно из дальней аллеи, где сидела веселая, подвыпившая компания, полились звуки музыки.
Волшебным мелодиям ная, чанга, лютни вторили певцы, исполнявшие тюркскую газель Лутфи. Навои опустил голову, прикрыл глаза. Как прекрасен Лутфи! Его газель, точно пламя, обжигала сердце, пленяя бесхитростной простотой степного языка, густыми свежими красками, оригинальностью мысли.
Последние волны музыки постепенно замирали в зелени. Навои поднял голову. Если бы он был один, то, вероятно, воскликнул бы: «Певец, приди, поиграй на тюркском сазе!»
На другой супе группа поэтов, усевшись в кружок, слушала газель Хусрави. Навои подошел и, остановившись сзади, тоже стал слушать. У Хусрави было слабое зрение. Не глядя на бумагу, он читал наизусть. И по форме, и по содержанию газель повторяла старые образцы. Подслеповатый поэт начал читать новую поэму. Первый стих оканчивался словом «гузар». При переходе ко второму стиху Навои, уловив стиль и смысл стихотворения, подсказал рифму: «хезар»; на слово «рой» он тоже угадал рифму «куной». С увлечением декламировавший свои стихи, Хусрави ничего не заметил. Слушатели, хихикая, поглядывали на Навои. Навои с улыбкой пошевелил губами, как бы говоря: «Тихо!» Для «сипохи буд» он нашел рифму «бамохи буд» и так далее. Наконец Хусрави оборвал чтение и, щуря глаза, с недоумением осмотрелся.
— Кто это? — с раздражением сказал он. Один из слушателей со смехом спросил:
— Вы не знаете этого человека? Вы раньше не видели его?
— Нет, не знаю, — ответил Хусрави. — Но мне помнится, что однажды, когда я читал газель на Пуль- и-Малан, этот человек тоже подсказывал наперед все мои рифмы.
Все расхохотались. Навои сел подле. Хусрави и начал расспрашивать о его делах. Оба были довольны шуткой. Хусрави спросил мнение Навои о своих новых маснави; Алишер, желая ободрить поэта, похвалил отдельные стихи.
Несколько молодых поэтов, еще неизвестных в литературном мире, представились Навои. Алишер поинтересовался их знаниями; побранил кое-кого за невежество в области музыки. Побеседовав с поэтами — студентами медресе, — Навои обещал оказать им мате риальную помощь.
Под вечер из дворца пришел человек и сообщил что государь справляется о Навои. Поэт простился с собранием и в сопровождении Мухаммеда Сайда отправился во дворец,
В ожидании государя, занятого голубями, Навои и Мухаммед Сайд Пехлеван прогуливались по широкой аллее сада. В глубине аллеи показался старший сын государя. Бади-аз-Заман. Он вел за руку, своего пятилетнего сына Мумина-мирзу. Как всегда изысканно одетый, красивый, вежливый, Бади-аз-Заман выпустил руку сына и поклонился Навои. Пехлевану он также оказал внимание. Навои погладил по голове Мумина-мирзу — хорошенького мальчика с умными глазами, одетого столь же щеголевато, как и его молодой отец, — спросил Бади-аз-Замана, хорошо ли он себя чувствует, осведомился о его занятиях. Они медленно пошли по аллее. Мумин-мирза, семеня ножками, обутыми в цветные сапожки, бежал впереди. Вот он быстро вынул из-под зеленого шелкового халата отделанный серебром игрушечный лук и, точно настоящий стрелок прицелился в голубей своего деда, которые то опускались до макушек деревьев, то, резко взмахнув крылом, взвивались в небо.
— Книги, которые вы мне послали, я получил, — заговорил Бади-аз-Заман. — Благодарю вас за внимание. Чтение ваших стихов и произведений господина Джами наполнило мое сердце радостью..
— Чтение — истинное наслаждение для души, — горячо заговорил Навои. — Но читать только стихи — недостаточно. А история? Вы не заглядывали в исторические сочинения?
— Мое сердце более склонно к стихам. Если будет время, примусь также и за историю, — ответил Бади-аз-Заман.
— Я умышленно прислал вам много книг по истории. Может быть, вы знаете, что и вашему отцу я тоже постоянно рекомендую читать летописи. Вся ответственность за народ и государство лежит на вас. Процветание или упадок страны зависят от ваших действий и поступков. Поэтому вы должны заглядывать в зеркало истории. Вам следует знать, в какое время и по каким причинам страны процветали и народы наслаждались радостью; в какие периоды истории и почему царства гибли и разрушались. Никакая наука не позволяет увидеть светлый день разума и справедливости и темную ночь невежества столь ясно, как история. Хотя ваш великий предок. Тимур-хан и был лишен дара грамотности, он все же прекрасно знал историю. Есть достоверные сведения, что лучшие летописцы Тимура дивились его знаниям.
Бади-аэ-Заман внимательно слушал поэта.
Угасли последние лучи солнца, тени сгущались. Навои и его спутники вошли во дворец. В огромном зале сидели беки, везиры и крупные чиновники. Бади-аз-Заман с сыном прошли в дальнюю часть зала и сели направо от места султана. Навои поместился подальше, бок о бок с Мухаммедом Саидом. Их приход внес замешательство: парваначи Маджд-ад-дин, слова которого, по-видимому, привлекали всеобщее внимание, резко оборвал речь и замолчал. Величавый, как подобает везиру, пышно одетый, лукавый Низам-аль-Мульк заметил это. Под его черными, сильно накрашенными усами пробежала улыбка. Хитрый царедворец, он всячески старался натравить враждующие стороны, рассчитывая в дальнейшем примкнуть к той, которая окажется сильнее.
— Господин парваначи, вы начали говорить что-то очень поучительное, — обратился он к Маджд-ад- дину, притворяясь, что не понял причины замешательства. — Было бы хорошо, если бы вы изволили продолжать. То, что вы говорили, относится также и, к господину Алишеру Навои.
Кое-кто из чиновников начал делать парваначи знаки, как бы говоря: «Не надо». Эмир Могол нахмурился и посмотрел исподлобья на Низам-аль-Мулька.
Мадж-ад-дину не хотелось начинать спор в присутствии Бади-аз-Замана. Однако слова Низам-ал- Мулька, которого он считал своим злейшим врагом, задели парваначи за живое.
— О чем тут спорить! Для всякого, кто обладает здравым умом, вопрос совершенно ясен, — резко сказал он.
— Если ваши слова относятся ко мне, я бы хотел их услышать, — сказал Навои, спокойно глядя на Маджд-ад-дина.
Не будучи в силах скрыть охватившей его дрожи, Маджд-ад-дин заговорил:
— Под сенью счастья и справедливости великого государя благосостояние нукеров должно было бы повыситься до никогда не виданных размеров. К сожалению, мы каждый день слышим их жалобы. Разумеется, ваше мудрое око видит это в тысячу раз лучше, чем мы, но нам кажется, что в то время, когда так много говорят о справедливости, не следовало бы притеснять несчастных нукеров.
— Мы тоже знаем, насколько войско необходимо государству, — спокойно ответил Навои. — Государь, который не заботится, словно родной отец, о войске, в конце концов потерпит поражение, хотя бы он и сражался на поле битвы, как Рустам.[83] Поэтому следует непрестанно думать о войске и прежде всего о том, чтобы обеспечить воинов всем необходимым. Однако нукеры, достойные такой заботы, должны быть верны, народу и государству. Печально, очень печально, что большинство нукеров уподобилось саранче, грызущей засеянное поле. В справедливом государстве подобным дурным поступкам не должно быть места.
— Не получая из казны достаточно золота и серебра, они поневоле протягивают руку к народному достоянию, — с напускной горячностью сказал Маджд-ад-дин.
— Руки, которые тянутся к народному достоянию, надо отрубить, чьи бы они ни были, — резко и решительно сказал Навои. — Если нукеры и чиновники превратятся в саранчу, народ скоро повесит на шею нищенскую суму, а в пустой казне станут справлять пир мыши.
— Раз жалобы поступают, надо принимать какие-то меры, — пробормотал Эмир Могол.
— У народа есть поговорка: «Сытый с жиру бесится», — сказал Навои тоном человека, убежденного в своей правоте. — Посоветуйте вашим джигитам не пить слишком много вина и не предаваться чрезмерно наслаждениям. Какой службы может ожидать государь от нукера, который обижается, если ему не дают шелкового халата?
Эмир Могол промолчал. Маджд-ад-дин, украдкой взглянув на Бади-аз-Замана, увидел по лицу царевича, „что он согласен с поэтом. Это заставило парваначи прикусить язык. Неловкое молчание нарушил Валибек, выделявшийся среди прочих беков и военачальников своим простодушием. Этот бек жил вместе с простыми воинами, питался с ними из одного котла. Вспыльчивый и прямой, он заговорил, как всегда, резко и отрывисто:
