— Если дело коснется денег, я самого себя заложу, но найду их. Об этом не беспокойтесь.
Арсланкул поспешно поднялся, намереваясь тотчас же отправиться на розыски гадалки. Султанмурад напомнил ему, что дело следует вести очень осторожно.
В полуоткрытое окно он увидел могучую фигуру Арсланкула, который мчался по двору медресе, и глубоко вздохнул. Проклиная жестокую жизнь, отравившую сердце простодушного благородного парня, который годами хранил в груди чистое, светлое пламя любви, он пожелал ему счастья. Старая боль могучей волной поднялась в его сердце; однако это не была зависть. То были муки неразделенной любви. Пленительный облик Дильдор рисовался перед взором ученого так ясно, словно он видел ее только вчера. Чтобы отвлечься, Султанмурад протянул к полке руку и, взяв толстую книгу, рассеянно начал ее перелистывать.
Глава восемнадцатая
Когда Дильдор проснулась, в окна уже вливался свет утра. Подруги ее, лежавшие рядом на тюфяках, спокойно спали, прижавшись друг к другу.
— Вставайте, не копайтесь, будут ругать! — закричала Дильдор, поднимая голову с подушки.
Двое девушек лениво открыли глаза и снова капризно зажмурились. Дильдор, зевая и потягиваясь, поднялась с постели. Быстро оделась и открыла дверь. Влажный холодный ветер охватил тело. Девушка вздрогнула.:
Сыпал мелкий, словно просеянный сквозь сито, снег. Сады, лужайки побелели, изящные стволы кипарисов покрылись серебром. Долгожданный снег. Опять зима. Сколько раз Дильдор встречала здесь первый снег… Она уже даже и не помнила. Отдаваясь, как всегда, печальным мечтам, девушка быстро пробежала по саду. Снег набился ей в кавуши, но она не чувствовала этого. Вороны и галки летали, хрипло каркая, вдали сновали тени — рабов-надсмотрщиков.
Дильдор присела на берегу медленно сочившегося словно обессиленного зимой, рыка и умылась, набирая воду горстью. Пригладив мокрыми пальцами — во лосы, она направилась обратно в комнату и вдруг услышала издали взволнованный голос Давлат-Бахт.
— Дильдор, беги! Беги сюда! — Что случилось? Опять крысу поймали?
— Беда пришла! — крикнула Давлаг-Бахт. Дильдор, на ходу вытряхивая снег из кавуш, побежала в комнату, где жила Давлат-Бахт. Девушка дрожала мелкой дрожью; в лице у нее не было ни кровинки.
— Чего ты испугалась, сестричка? — спросила Дильдор, взволнованно прижимаясь к Давлат- Бахт.
— Посмотри на Гуль-Санам. — Давлат-Бахт указала на тюфяк, лежавший на полу.
Дильдор прошла в дальний конец комнаты, нагнулась над тюфяком, испуганно раскрыла глаза и вскрикнула. Тусклый, холодный свет зимнего дня отражался на мертвом лице девушки туркменки Гуль- Санам.
— Подружка моя милая, что ты сделала, зачем нас оставила?
Дильдор обняла любимую подругу, поверенную ее тайн и печалей, и горько зарыдала. Давлат-Бахт присела у изголовья мертвой девушки и, дрожа, заговорила сквозь слезы:
— Сегодня я не ночевала дома. Сейчас вошла, кричу: «Вставай!»— не отвечает. Подошла ближе, по смотрела, толкнула ее — она мертвая. Отравилась отравилась! Разве не видишь? Уже синяя. Пусть бы я умерла! Зачем я оставила тебя одну, почему не узнала твоей тайны!
— Ах, Давлат-Бахт, ты говоришь так, как будто не знаешь, какие язвы и раны у нас в сердце, — сказала Дильдор, заливаясь слезами. Разве легко жить вдали от отца и матери, от родных мест, в плену, похоронить в груди любовь и желания, пожелтеть и увянуть в девушках! Ах, моя Гуль-Санам, подружка моя люби мая! Я знаю, ты всегда желала смерти, но так бросить нас! — Дильдор прижалась щекой к холодному лицу подруги и еще горше зарыдала..
Комната наполнилась плачущими девушками. Вошла Гульчехра-биби. Старуха холодно посмотрела на умершую, скривила губы, нахмурилась и отвернулась. Хотя девушки плакали беззвучно, она быстро заговорила:
— Довольно! Плачьте потише, не беспокойте Хадичу-бегим. Идите, делайте свое дело. Мы сами все устроим и похороним ее там, где велел бог.
Служанки расходились неохотно, словно кто-то тянул их за шею.
Во время полуденной молитвы тело Гуль-Санам положили на носилки и понесли на кладбище. Товарки умершей повязали головы черными платками и три дня носили по покойнице траур.
Дильдор больше всех горевала о подруге. Каждый вечер она зажигала свечу и читала единственную известную ей суру корана в поминовение души Гуль-Санам. Ночами сон бежал от ее глаз, от мрачных Мыслей стыла кровь в жилах. Ее перестала пугать черная пропасть, разделяющая жизнь и смерть.
Но через две недели после страшного события в сердце и Дильдор неожиданно пробудилась жажда жизни.
Однажды, устав от беготни на большом приеме у Хадичи-бегим, Дильдор отдыхала одна в своей комнате. Вдруг в окне появилась физиономия старой гадалки, похожая на страшные лица, которые видишь в кошмаре.
— Это ты, Дильдор? — спросила старуха, пристально глядя на девушку воспаленными глазами.
— Да, я. Разве вы меня первый раз видите? — равнодушно ответила девушка.
Через минуту гадалка вошла в комнату и присела рядом с Дильдор.
— Дай руку, погадаю.
Дильдор удивилась любезности старухи. Эта ловкая женщина получала от Хадичи-бегим за каждое гадание целые узлы платьев, но никогда не гадала невольницам, несмотря на все их мольбы. «За каждое слово — динар», — говорила она, и все прикусывали языки.
Глаза девушки заблестели, она быстро протянула руку. Обычно старуха, гадая, таращила на человека воспаленные глаза я, прежде чем сказать что-либо понятное, болтала всякий вздор. Теперь же она схватила руку Дильдор и быстро зашептала:
— У моей доченьки есть возлюбленный, посланный богом. Богатырь, подобный Рустаму. Он, словно Меджнун, блуждает в нашем городе и ищет свою Лейли.
— Что вы говорите, бабушка! — бледнея, промолвила Дильдор.
— Помолчи. Ты знаешь Арсланкула? Дильдор, задрожав всем телом, вырвала свою руку.
— Опомнись, что случилось? — прохрипела старуха.
— Каждое ваше слово — правда, — прерывающимся голосом сказала Дильдор.
— Я всегда верно гадаю, — ответила старуха.
— Нет, бабушка, вы знаете Арсланкула. Это негадание.
— Говори тише, — испуганно вытаращила глава старуха.
— Когда вы видели Арсланкула? Где? Что он сказал? Он здоров? — Дильдор, вне себя от радости, готова была обнять отвратительную старуху.
— Ты с ума сошла! Где ты находишься? — Гадалка гневно встряхнула Дильдор и, поднявшись, прикрыта окошко.
Потом шепотом рассказала, что Арсланкул приходил к ней домой и со слезами просил ее сообщить Дильдор, — что он в Герате, живет в квартале Кудук-Баши, у своей тетки.
— Бабушка, дорогая! Будь у меня все сокровища мира, я бы не пожалела их для вас, — плача, говорила Дильдор. — А еще что он сказал? Моя бабушка, наверно, умерла… А про отца он ничего не говорил? Письмеца вам не дал?
— Письмеца? Язык в тюрьму приведет, письмо — на виселицу, дочка. Я остерегаюсь брать такие вещи. Не плачь. Вечное перо записало твою судьбу и судьбу твоего милого в разных книгах. Все это — воля аллаха.
Я тоже осталась на всю жизнь бея пары. Прощай, кра-сааица! — Старуха поднялась с места.
— Не уходите, бабушка. Я поведаю вам свое горе, а вы передайте Арсланкулу, — умоляла Дильдор, хватая крючковатую руку старухи-
