Старик вошел в дом и показал на большой сундук. Не найдя ключа, юноша ухватился за кольцо и, с силой потянув его, открыл крышку сундука. Из-под груды одежды он извлек меч, вынул его из ножен и внимательно осмотрел.
— Эй, красавец, что рассматриваешь? — спросил старик. — Исфаханская сталь… Мой отец был воином покойного эмират Тимура. Сколько этот меч видел стран, над сколькими головами его заносили! Этот меч видел Хиндустан, Дешт-и-Кипчак, Аравию, Иран, Кавказ, землю Румов. Живи я во времена Сахиб- Киран[94] Тимура, разве остался бы я на всю жизнь гончаром?. Был бы правителем где-нибудь в Китае. Эх жизнь.
— Хороший меч, — сказал Арсланкул.
Он вложил меч в ножны и подвесил к поясу под длинным халатом. Потом взял с высокой, полки, завернутый в тряпку нож и сунул его за голенище сапога.
— Что, собрался воевать с Яджуджем и Маджуджем? На поясе меч, за сапогом нож. Смотри!., поднимать меч можно только за правое дело. Не проливай невинной крови, — сказал старик, загораживая Арсланкул у дорогу..
— Дядюшка, во времена Хусейна Байкары стало много дурных людей. Этот меч поднимется только против несправедливости.
Арсланкул прошел на берег Инджиля и, повидав там кое-кого из своих приятелей, снова отправился к крепости Ихтияр-ад-дин.
В час вечерней молитвы Арсланкул, как было условленно, постучал в ворота дома Зейн-ад-дина, Какая-то женщина открыла ему в темноте и пригласила в комнату, из окон которой струился свет. В комнате никого не было… На ковре лежали перья, пеналы для перьев, всевозможной формы чернильницы, листки чистой бумаги; на колышке висели тамбур и гиджак. Арсланкул сел в уголок, — положил шапку подле себя и устало закрыл глаза.
«Я оторвал этих благородных людей от дела, заставил расстаться с книгой, — печально думал юноша. — Один из них мудрец, который превзошел великого ученого Челеби, пришедшего к нам из земли Румов, а другой — замечательный писец. Ко мне чужому, неграмотному человеку, они проявили столько любви. Не будь таких честных, правдолюбивых людей, вся земля покрылась бы мраком. Они в хлопотах обо мне, а я сижу здесь».
В это время на дворе послышался шум. Арсланкул вскочил на ноги и пошел навстречу друзьям.
— Ну, что вы узнали за день? — спросил Султанмурад, глядя на усталого Арсланкула, под халат ом которого обрисовывался меч. Ничего не узнал. Если смотреть снаружи, похоже, что все благополучно.
— Да, до сих пор все спокойно. Что же вы надумали делать дальше? — спросил Зейн-ад-дин, собирая разбросанные по комнате письменные принадлежности.
— Сегодня ночью я, если вы одобрите, устрою одно дельце.
— Какое? — с интересом спросил Султанмурад.
— Что, если мы ночью нападем на тюрьму, зарежем сторожей и освободим невинную пленницу? — . серьезно заговорил Арсланкул.
— Похвальная отвага, но где же сила? Это дело нелегкое, — нетерпеливо прервал Султанмурад.
— Не считая меня, есть еще пять молодцов, — ответил Арсланкул. — Все — отважные парни, любит подраться. Это мои хорошие товарищи, я с ними сдружился в Герате. Мы все — одно тело, одна душа. Теперь они ходят вокруг тюрьмы. Если вы разрешите, мы выберем время и устроим нападение.
Зейн-ад-дин и Султанмурад безмолвно посмотрели друг на друга.
— Как ты находишь это смелое намерение? — спросил, наконец, Султанмурад.
— Сказать по правде, я не ожидал от Арсланкула и его товарищей такой отваги. Их смелость достойна похвалы. Однако сколь отважным ни кажется нам этот план, я вынужден высказаться против.
— Почему? Вы не верите в успех нашего дела? — перебил его Арсланкул.
— Несомненно, — это решимость, достойная джигитов, — серьезно продолжал Зейн-ад-дин, сдвинув брови. — Десятки наших противников, конечно, погибнут, но из нас тоже никто не останется жив. А результат? Вероятно, никакого.
Наступило тягостное молчание.
Арсланкул сидел, низко склонив голову. Его богаырская спина согнулась, руки опустились. — По-моему, брат мой, — снова обратился Султанмурад к Арсланкулу, — ваше решение возможно будет осуществить в последнюю минуту, когда не останется никакого другого выхода. Тогда подобная храбрость приобретем быть может, особый, глубокий смысл. Но сейчас нет такой надобности. Мы говорили с некоторыми высокопоставленными людьми. Казнь Дильдор отложена. Надо постараться, чтобы об этом деле забыли.
— Можно не опасаться казни? — дрожащим голосом спросил Арсланкул.
— Трудно сказать, ведь существуют такие хищники, как Туганбек, — ответил Султанмурад.
— В нашей стране, хвала аллаху, найдутся люди, которые смогут призвать к ответственности и такого человека, как Туганбек, — убежденно сказал Зейн-ад-дин.
— Если так, я отправлюсь в Мерв к Алишеру Навои, — заговорил, выпрямившись, Арсланкул. — Открою поэту всю боль моего сердца. Эта мысль приходила мне в голову и раньше, но я думал, что времени мало, что каждая минута дорога. Если казни опасаться нечего, я поеду.
— Вот за эту мысль я готов отдать душу! — воскликнул Султанмурад. — Она приходила в голову и мне. Алишер — лев в борьбе с жестокостью, меч правды и справедливости.
Предложение Арсланкула понравилось и Зейн-ад-дину, Арсланкул оживился, у него как будто гора свалилась с плеч. Все трое принялись горячо обсуждать план. Прежде всего надо было найти сильную, быструю лошадь. Этот вопрос заставил молодых людей поломать голову. Наконец Султанмурад решил попросить коня у одного богатого человека, который брал у него частные уроки. Он собрался и быстро ушел. Арсланкул отправился к крепости Ихтияр-ад-дин. С ним пошел и Зейн-ад-дин. Он хотел на всякий случай познакомиться с товарищами Арсланкула.
На рассвете, когда раскрылись городские ворота, первым человеком, который выехал из Герата, был Арсланкул. Несчастный влюбленный редко останавливался в рабатах. Словно дух, ищущий жертвы, ом мчался по степи, даже по ночам не прерывая пути» Останавливаясь на постоялых дворах, Арсланкул перед выездом покупал на деньги, данные теткой, корм для коня, а сам садился а седло голодным. Разговоры спутников, отдыхавших в рабатах, не доходили до его ушей] сердце его непрестанно трепетало: а вдруг Дильдор сейчас казнят! А может быть ее теперь пытают, а может быть его товарищи-храбрецы были вынуждены совершить нападение на тюрьму, и все погибли. Эти мысли охватывали джигита, словно мрачная пучина.
На четвертый день, к вечеру, показались мервские укрепления. Арсланкулом вдруг овладела робость. Когда он достиг лагеря, широко раскинувшегося в степи, это настроение еще усилилось. Ослабев от волнения, он сошел с коня. Гордые вельможи в куньих шапках, в халатах, стянутых драгоценными поясами, грозные воины, пешие и конные, с подвешенными к поясу мечами и надетыми через плечо луками, — вся та пышность, а также необходимость предстать перед великим поэтом повергли Арсланкула в смятение. С помощью нукеров, которые приняли его за гонца — ив столицы, юноша добрался до шатра Алишера. Глубоко переведя дух, он перешагнул порог.
В дальнем конце большого высокого шатра, приспособленного для зимы, при ярком свете свечей и светильниках, низко склонившись над листами бумага, сидел поэт. Арсланкул; сложив руки на груди, почтительно поклонялся. Алишер поднял голову и внимательно посмотрел на юношу.
— Подойди, брат мой, здоров ли ты? — сказал поэт» ладя перо и протягивая Арсланкулу руку.
Арсланкул почтительно пожал протянутую руку я «сгустился на указанное хозяином место. Поэт сел ниже того места, которое указал гостю. Потом заговорил приветливо, как с близким.
— Почему ты сюда приехал? Когда выехал из Герата? Скажи, как наши дела на берегу Индживя?
Простота и приветливость великого поэта придал смелости Арсланкулу. Он подробно рассказал Навоя я обложения дел на постройках. Пожаловался на Мира-Наккаша. Навои внимательно слушал. Ему нравилась простая речь Арсланкула, его прямота и при родный ум..
Собравшись с духом, Арсланкул заговорил цели своего приезда.
— Господин, мне хотелось как следует поработать с Мираком Наккашем на берегу Инджиля, но мне на голову свалилась беда, и я пришел поклоном к вам.
