После долгих поисков, он смог пристроить Ивана только на уборку мусора из реставрируемого особняка. Пришлось согласиться на минимальную оплату. Да и то его сначала не хотели брать, потому что у того не было паспорта. Он договорился, что Иван будет жить здесь же в бытовке, а через месяц он его заберет.
Прораб Витьку не понравился – толстяк с бегающими глазками и кашей во рту. Витек понял только половину из того, что тот натараторил, и удивился, как его вообще понимают рабочие. Поведение у прораба было такое, словно его вот-вот должны прогнать со стройплощадки вместе со всеми рабочими и поэтому он торопился закончить работу как можно скорее. Или как будто он украл этот особняк где-то в другом месте, перенес сюда и старался спешно отреставрировать, пока его не хватились прежние хозяева и не забрали обратно.
Но выбирать не приходилось. Он хлопнул Ивана по плечу и ушел.
32
Ночь в этот день выдалась паршивая. Не в смысле погоды, а в смысле, что обход шел вяло. Витек был не в тонусе. Он устал раньше обычного, и дальше ноги идти не хотели, хотя он не преодолел еще и половину ночной нормы. Он стоял на Садовой-Триумфальной, а надо было дойти до начала Садовой-Кудринской.
От упадка сил у него было с собой испытанное средство. Он достал из внутреннего кармана плоскую чекушку с синей самогонкой, поморщился от появившегося у нее запаха колорадских жуков и сделал пару глотков.
И сразу ночь словно протерли тряпочкой. Она весело засверкала огнями, тени стали объемными, а темнота манящей. Сразу появились силы и желание идти дальше.
Но продолжить обход в эту ночь уже не получилось. Витек заметил непонятное оживление, вдруг возникшее на улицах. Молчаливые фигуры, в которых он сразу распознал бомжей, группами и поодиночке выходили из подворотен и переулков и сворачивали на Первую Тверскую-Ямскую. Ему стало интересно, куда они направляются.
Он догнал одного бомжа и дотронулся до плеча: – Слышь, а куда все идут-то?
Тот остановился, уронил на тротуар замызганную клетчатую сумку, в которой загрохотали алюминиевые банки, и уставился на Витька бессмысленным взглядом. Это оказалась молодая бомжиха, пол которой из-за длинного плаща и ночного времени сразу определить было затруднительно. По ее виду можно было с уверенностью сказать, что бомжевала она давно.
– Я говорю, – повторил Витек, – куда это все идут?
До нее наконец дошел смысл вопроса. Поняла она и то, что спрашивающий – из своих.
– А ты чего, не знаешь разве? – удивилась она.
У нее не было двух передних зубов и от этого звуки получались немного шепелявыми и томными одновременно. Как у Кати Лель в песне про мармеладного.
– Нет.
– Так объявляли же! Машины с матюгальниками ездили!
– Не слышал я – занят был! – раздраженно ответил Витек.
– Спал, что ли? – поинтересовалась словоохотливая бомжиха и подмигнула левым глазом. Правым она подмигнуть не могла, потому что он был подбит.
Витек начал злиться. Какое ей дело до того, чем он занимался. Да хоть кошку трахал! Ей-то что?
– Ага, спал.
– Ас кем? – не унималась та, явно набиваясь на флирт.
Витьку захотелось подбить ей второй глаз.
– Со своей правой рукой! – мрачно сказал он. – Говори, давай.
Она решила не перегибать палку с заигрыванием.
– Сегодня – День бомжа! – объявила она торжественно.
– Сейчас же ночь! – удивился Витек.
– Это просто так называется. Решили провести ночью, потому что первый раз. Чтобы посмотреть, значит, что получится. А на следующий год проведут днем.
– С чего это вдруг? – недоумевал Витек. – Никогда же раньше не проводили.
– А это вместо Парада любви, – пояснила бомжиха. – Чтобы его не делать. Городские власти заявили, что настоящая любовь не в извращениях, а в сострадании. А сострадать надо бездомным.
– Тут они на сто процентов правы, – согласился Витек.
– Так ты пойдешь?
– Надо, пожалуй, сходить.
– Тогда держи! – она всучила ему свою сумку с банками.
Витек скривился.
– Помоги даме, елы-палы! – сказала она. – Мужик ты или где?
– Ладно.
– Меня, кстати, Галей зовут.
– Витек, – без особого энтузиазма представился он. Они пошли по направлению к Пушкинской площади.
Галя взяла его под руку. Она была нетрезвой и постоянно заваливалась. Витьку то и дело приходилось нести и сумку, и Галю, повисавшую у него на руке. Она была значительно тяжелее сумки. В конце-концов он Галю стряхнул.
– Ну и мужики пошли! – обиделась она, но больше на руку не вешалась.
Вскоре Витьку надоела и сумка.
– А чего мы ее тащим? – спросил он. – Давай спрячем где-нибудь, а потом заберем.
– Хрен ты ее потом заберешь! – запротестовала Галя.
– Почему?
– Потому что забудешь, где спрятал, – раз, или заберут другие – два.
«Пьяная, а рассудительная», – отметил Витек.
Они прошли всю Тверскую-Ямскую, а затем всю Тверскую. Шли по проезжей части – ради праздника ночное движение власти перекрыли. Поток бомжей становился все обширнее. Витек заметил, что в домах на нижних этажах сонные жильцы почему-то спешно стали захлопывать форточки и закрывать окна.
Праздник был намечен в Новопушкинском сквере. Здесь уже смонтировали сцену. Завидев знакомое место, Витек вздрогнул. «Прямо центр притяжения какой-то», – подумал он и поискал глазами омоновцев. Их не было. Порядок охраняла конная милиция.
– Из-за леса выезжает конная милиция, – вспомнил Витек частушку, – поднимайте, девки, юбки – будет репетиция!
– Чего-чего? – заинтересованно переспросила Галя. Витек испугался, что она спьяну воспримет частушку как руководство к действию.
– Ничего, – поспешно сказал он. – Приготовились, говорю, хорошо.
– Ага, – согласилась Галя.
Милиционеры почему-то были в противогазах. На лошадиных мордах были лошадиные противогазы.
«И зачем им эти гондоны со стеклышками? – удивился Витек. – Здесь прекрасный воздух, никаких выхлопов от машин».
С дерева, под которым они встали, упал скрюченный голубь. Он был без сознания. Галя по хозяйски подобрала ничейную птицу и сунула в сумку к жестянкам. Бомжей становилось все больше. Голуби и вороны стали падать и с других деревьев. Их тут же распихивали по сумкам и карманам. На площадь из кустов деловито приковылял на своих кривых лапах еж. Он потянул носом воздух и тоже потерял сознание, но его почему-то никто брать не захотел.
Перед сценой собралось уже изрядное количество народу. Из динамиков звучала немного переделанная песня группы «Сплин»: «Остаемся бомжева-а-ать!» – выводил солист прочувствованным голосом, и Витек подумал, что это правильно – не хрен куда-то ехать, бомжевать надо здесь.
Он обвел площадь взглядом. Море вшивых голов и опухших харь колыхалось на ней. «Сколько же нас в городе-то! – с гордостью подумал Витек. – Целая бомжеская диаспора. Не меньше иной хачицкой. Сила!» Он не знал, что такое диаспора, просто так писали в газетах, которые он читал через стекло киосков. Диаспора
