бесполезными, когда миром правит не ум, а деньги. Я знаю многих моих одноклассников, которые окончили школу с отличием, однако почти никто из них не получил хорошую работу. А кое-кто вообще не работал. Элитой стали самые закоренелые двоечники.
На нашей улице поселились новые соседи. Это была вполне нормальная и спокойная семейка. Муж и жена, обоим лет под пятьдесят, и их дети, почти мои ровесники: дочь и сын.
Муслим был на полтора года старше меня. Он говорил, что раньше они с родителями жили в центре. После начала военных действий они уехали в село, а после — в Волгоград. Там и жили до сих пор, у родственников, пока не приехали обратно. От их квартиры в центре города, да что там квартиры, целого пятиэтажного дома, остались только одни голые стены. Пришлось временно поселиться в пустующем доме, пока их дом не восстановят, или же пока они не найдут новое жилье. С хозяином пустующего дома они были знакомы. Он сам предложил им этот дом, поскольку не хотел, чтоб он пустовал.
Мне сразу понравился Муслим. Я быстро нашел с ним общий язык. В нем преобладали отзывчивость, ум и хорошее чувство юмора. Мы даже нашли общее занятие — видеосъемки. Дело в том, что у моего отца была видеокамера, и она стала впоследствии для меня самым неотъемлемым предметом. Особенно после того, как я познакомился с Муслимом. Помимо съемок, мы занимались монтажом, придумывали разные скетчи и короткометражные фильмы, озвучивали на свой лад известные голливудские фильмы. А после, сами смотрели свое творение и смеялись. Остальных наших общих друзей мы тоже втянули в это занятие. Однако такого рвения, как у нас с Муслимом, у них не было. На первых порах это было лишь увлечением. Со временем оно переросло в навязчивую идею. Мы с Муслимом мечтали открыть свою киностудию.
Нашей съемочной площадкой был пустующий домик у Зелима. Излюбленной темой у нас стал фантастический фильм 'Смертельная битва'. Мы придумывали одежду персонажей фильма и начинали снимать наши 'смертельные битвы', дубль за дублем.
Камера, можно сказать, теперь перешла ко мне, от отца к сыну. Раньше, до войны, отец часто делал видеосъемки. Он снимал любое, даже маленькое, событие, не говоря уже о свадьбах всех родственников вплоть до седьмого колена. Этих приятных видео-воспоминаний у нас набралась целая куча. Отец хранил видеосъемки в специальном сейфе (из-за которого произошла вышеупомянутая мной история с зачисткой). После войны желание делать съемки у него пропало. Какие могут быть приятные воспоминания в период войны? Поэтому он оставил камеру мне. К счастью, старший брат на уже мою видеокамеру не претендовал. У него появились дела поважнее. Его видеосалон процветал. Он едва успевал делать поставки, как товар тут же уходил на руки. Надо отдать ему должное, он съел на этом собаку. Многие уже узнавали его видеосалон по одному названию. Даже налоговую инспекцию было не так трудно обмануть, когда речь заходила о доходе. Я сам обслуживал целую толпу клиентов, поскольку иногда замещал работника брата, когда тот отсутствовал из-за болезни или по какой-то другой причине.
Благодаря Муслиму, я снова стал совершать намаз. Хотя я делал его и раньше, но тут же бросал. Раньше мне мало было известно о молитве, да и вообще, об исламе. Муслим просветил меня во многом. Мне стало известно, что намаз — это неотъемлемая часть веры, и без нее ты не можешь считаться мусульманином.
Муслим был очень начитанным. Особенно его интересовала мусульманская литература, с которой он делился со мной. Не могу винить его в том, что я чуть не пошел на войну против федеральных войск, поскольку был еще молодым и неопытным. Мы оба были…. Впрочем, об этом я расскажу чуть позже.
Нельзя сказать, что я стал религиозным фанатиком. Или 'ваххабитом'. Люди очень часто путают ваххабизм с истинной верой. Кто-то из чувства неприязни к мусульманам, кто-то из-за неполноты знаний в этой области, а кто-то просто для самообмана, чтобы не утруждать себя ежедневными молитвами. В общем, я был неполноценным мусульманином, хотя другие считали иначе. Моя тетя даже назвала меня ваххабитом. В шутку, конечно. Но, как говорится, в каждой шутке — доля шутки.
Я рассказал Муслиму о Седе. Он был единственным человеком, кому я о ней рассказал. Я выдал ему все. О том, как цепенел, когда она со мной заговаривала, как ради нее стал учиться лучше, и как впоследствии она махнула на меня рукой.
Муслим смеялся не переставая.
— Я ему сокровенную тайну выдаю, — не выдержал я, — а он смеется!
— Прости, — произнес он сквозь смех, — просто никогда не слышал ничего глупее.
— Станешь взрослее — поймешь меня.
Наконец, Муслим подавил последний приступ смеха и спросил:
— А ты на нее махнул рукой?
Я не сразу нашелся с ответом:
— Э-э-э… Наверное…
— То есть, ты решил сдаться?
— Ну почему сразу сдаться?
— Так да или нет?
— Думаю, ответ очевиден.
— Ну тебе она все-таки нравится?
— Конечно! Зачем, думаешь, я тебе тут душу изливаю?
— Хорошо. Знаешь, где живет твоя ненаглядная?
Я взглянул на него с подозрением.
— А зачем тебе это?
— Не волнуйся, отбить ее у тебя я не собираюсь.
— Допустим, знаю.
— Тогда пойдем к ней?
Мои глаза округлились.
— Ты чего, с дуба скатился? Как мы к ней пойдем? Постучимся и спросим ее родителей: 'Можно ли нам одолжить вашу дочь на время?'?
— Да нет, почему? Просто постоим рядом с ее домом, разведаем, что к чему. А если она выйдет, мы как бы случайно проходили мимо, и, заметив ее, поздороваемся. Вернее, ты поздороваешься. А там, гляди, вы с ней и сойдетесь.
Я замотал головой.
— Нет. Плохая затея. К тому же, почему ты уверен, что она вообще выйдет?
— Не выйдет — в следующий раз пойдем.
— Да зачем это все? Я сам с ней в школе заговорю.
— Ты вроде махнул на нее рукой, если не ошибаюсь. — Он хлопнул меня по плечу. — Не дрейфь. Я тебе помогу.
— Ты так говоришь, словно каждый день этим занимаешься.
— Я каждый день занимаюсь тем, что действую, а не языком треплю.
— Да ты философ! — засмеялся я. — Ладно, уговорил. Когда идем?
— Пошли сейчас.
— Сейчас? — Я заколебался. — Может, завтра?
— Ага. А завтра ты опять найдешь какой-нибудь повод не ходить.
— Ты просто невыносим!
— Привыкай!
Седа жила в нескольких кварталах от нас. Я раньше пару раз видел ее, проходя мимо ее дома, когда еще не знал, что она там живет.
Через какое-то время мы прибыли на место. Дом почти ничем не отличался от соседних домов — скромный и однообразный. Ворота были закрыты. На улице — ни души. Только мы одни. Я почувствовал себя неуютно около ворот чужого дома.
— Слушай, — сказал я, — мы тут стоим у дома совершенно чужой улицы. Кто-нибудь нас увидит, подумает, что мы грабители какие-нибудь.
Муслима это развеселило.
— Ну знаешь! Я понимаю, если бы мы тут ночью ошивались. До нас никому дела нет! Чего ты беспокоишься?
— А Седа что подумает, когда она нас тут застанет?
