на том, что любуется изгибом ее шеи. — Я решила покрасить лепные украшения на втором этаже в белый цвет, а на первом не красить. Как только я с этим закончу, можно будет клеить обои. Хотя я, наверное, сделаю перерыв и съезжу в Чикаго за обоями.
— Ты собираешься клеить сама?
— Да.
— А как ты научилась это делать? — спросил Эрик.
— Как? — Мэгги обернулась и пожала плечами. — Методом проб и ошибок. Я ведь преподаватель домоводства. Неужели непонятно, насколько невыгодно нанимать для этого рабочих? Кроме того, у меня впереди целая зима, и я сама с удовольствием поклею.
Эрик подумал, что как-нибудь в один из мрачных зимних дней заглянет сюда, чтобы помочь ей. Глупости.
— Знаешь, что я придумала? — спросила Мэгги.
— Что?
— Я хочу назвать гостевые комнаты в честь детей Таддеуса Хардинга. Эта будет называться «Франклин», та — «Сара», а вот эта — «Виктория». Я повешу на дверях небольшие латунные таблички. К счастью, у Таддеуса было только трое детей, поэтому четвертую комнату я назову просто «Бельведер». — И Мэгги повела Эрика в «Бельведер».
Эрик стоял рядом с Мэгги и осматривал комнату. Светлая, белая. В центре — кровать. Мэгги спала, отметил он, лицом к окну. В углу на полу аккуратно стояла пара старомодных туфель. Он усмехнулся и перевел взгляд с босых ног Мэгги на эти туфли.
— А, так вот где ты их потеряла!
Мэгги засмеялась и посмотрела вниз, шаркая пятками по полу.
— Гладкий, как атлас. Я все никак не могу насладиться.
Их глаза встретились, и воспоминания вновь начали терзать обоих — о летних днях, проведенных на борту «Мэри Диар», босиком и в любви.
Мэгги первая отвернулась и вздохнула.
— Смотри — снег!
За окном падали большие пушистые снежинки, они опускались на ветви кленов, исчезали в воде. Небо было бесцветным.
— Я скучала по нему, — сказала Мэгги, подходя к окну. — В Сиэтле, конечно, в горах выпадал снег, но мне хотелось видеть, как меняется двор, или, например, проснуться утром и обнаружить, что в спальне так светло, будто потолок опустился ниже, и тогда ты понимаешь, что всю ночь шел снег.
Эрик подошел к ней и встал рядом, глядя в окно и думая о том, что они с Нэнси могли бы стоять так же. Для Нэнси снег всегда означал наступление трудного для поездок периода, поэтому ничего хорошего она в этом не находила. А дома у них просто не было времени любоваться снегом.
Но он стоял рядом с Мэгги и видел, как грубый твидовый костюм зимы скрывается под мягким белоснежным покрывалом.
— Знаешь, что мне это напоминает? — спросила Мэгги.
— Что?
— Льняную скатерть, которую стелют на стол в День благодарения. В этот день должен идти снег, тебе не кажется?
Она взглянула на Эрика: он находился совсем близко и смотрел не в окно, а на нее.
— Кажется, — ответил он тихо.
И на мгновение они позабыли и о картине за окном, и о присутствии электрика на первом этаже, и даже о том, что им не следует стоять так близко друг к другу.
Мэгги опомнилась первой и благоразумно отодвинулась.
— Может, спустимся вниз?
По дороге она объяснила:
— Я нашла эти туфли в антикварном магазине в Чикаго и не смогла устоять. Этакий причудливый штрих, правда?
Своей болтовней Мэгги сгладила ситуацию, в которой они оказались там, наверху, когда оба на мгновение подверглись искушению и осознали, что влечение их взаимно. Они продолжали ходить по дому так, будто ничего не произошло. Непринужденно рассказывая, Мэгги водила Эрика из комнаты в комнату и показывала стены, окна, полы. Наконец они зашли в большую гостиную.
— Я нашла эту красоту под старым ковриком. — Мэгги опустилась на колени и погладила паркет. — Это клен поперечной распилки. Смотри, какой узор! Настоящее произведение искусства, правда?
Эрик тоже опустился на корточки, хрустнув суставами, и потрогал полы.
— Прекрасно! Это та комната, где ты собираешься поставить блюдо с конфетами и сердечные лекарства?
— Да. И мы могли бы сейчас взять по конфетке или по таблетке, — заметила Мэгги весело, — если бы они здесь были. К сожалению, я пока не запаслась ни тем ни другим. Как насчет чашки кофе?
— С удовольствием.
Они прошли через столовую, где электрик возился с настенным выключателем. В наступающих сумерках комната выглядела мрачной.
— Вы знакомы с Патриком Дейчем?
— По-моему, нет.
— Патрик Дейч, а это — Эрик Сиверсон. Он плавает на лодке из Гиллз-Рок. Мы хотим выпить кофе. А вы?
— Если не возражаете. — Патрик сунул отвертку в карман и потряс руку Эрика. — Только подождите немного, я включу свет.
Он вышел, а Мэгги и Эрик остались стоять в наступающих сумерках. Но теперь где-то поблизости находился Дейч, и они вели себя благоразумно, стойко пережив ситуацию, похожую на ту, что была наверху. Они смотрели, как идет снег, как меняется природа и сумерки сгущаются за окном.
— Я думаю, мне здесь будет хорошо, — сказала Мэгги.
— Догадываюсь почему.
Дейч вернулся, пощелкал выключателем на стене и спросил:
— Как вам, миссис Стерн?
Мэгги одобрительно кивнула.
— Отлично, мистер Дейч. Вы были совершенно правы, когда выбирали светильники. Вот этот, в форме канделябра, сюда очень подходит. Великолепная люстра. Правда, Эрик, великолепная люстра?
Вообще-то, канделябр напоминал обыкновенный кусок железа, но чем дольше Эрик рассматривал его, тем больше прелести в нем находил. Сначала снег, потом паркет, теперь — люстра. Хотя Эрик и зарекся сравнивать, удержаться было невозможно. Он ходил по дому и все время думал о том, насколько Нэнси не умеет ценить самые простые вещи, мелочи. А вот Мэгги ухитрилась даже подключение света превратить в целое событие.
— Так как насчет кофе? — спросила Мэгги.
