и не может быть политической организацией. Но ХСМЛ никогда не был антипатриотичен. ХСМЛ никогда не был космополитичным в том понимании, которое вкладывают в это определение люди, считающие стремление к международному согласию и миру, общению и сотрудничеству — противоречащим идее национальной защиты. Христианский союз звал все время к пробуждению действительно национального чувства, патриотизма не только теоретического, показного, но и доказанного на примере своей жизни… Мы в эмиграции считаем Христианский союз одной из редких возможностей иметь независимый национальный центр культуры христианского, рыцарского русского братства. Недаром ХСМЛ закрыт на территории СССР!
Преданность Родине? — Да.
Борьба против богоборчества и религиозного безразличия? — Да.
За национальное достоинство? — Да.
За преданность Христовой вере? — Да.
За честность и правдивость, чистоту и порядочность? — Да».
Поистине рыцарское (не только христианское!) восприятие России, терпеливое ожидание будущего, которое оплачено жизнями, кровью, оторванностью от своих корней. И совсем неслучайно именно здесь, в ХСМЛ, зародилась «Чураевка».
В 1920—1930-х годах поэтов на Дальнем Востоке (здесь имеются в виду и те, кто жил на советском Дальнем Востоке, и те, кто родился в Маньчжурии, и те, кто эмигрировал в эти края в конце 1910-х годов) было, пожалуй, больше, чем где бы то ни было в мире. Может быть, только Париж можно назвать исключением.
Андерсен и Андреева, Хаиндрова и Ачаир, Визи и Етин, Колосова и Коростовец, Крузенштерн- Петерец и Лесная, Логинов и Несмелое, Обухов и Паркау, Перелешин и Резникова, Светлов и Сергии, Тельтофт и Н. Петерец… и многие, многие другие. Когда я думаю о судьбе поэтов «русского» Китая, с болью вспоминаются строки Георгия Иванова:
Ведь они до сих пор по-настоящему не вернулись, несмотря на издание нескольких солидных антологий в годы перестройки — в них имена поэтов «русского» Китая растворены в огромном количестве поэтов Рассеяния, чьи имена у нас давно на слуху: В. Ходасевич и М. Цветаева, Г. Иванов и Г. Адамович, Н. Берберова и И. Одоевцева, И. Северянин и А. Ладинский, Н. Тэффи и 3. Шаховская, 3. Гиппиус и Д. Мережковский, Ю. Иваск и Р. Блох… В отличие от них поэты «русского» Китая в наш культурный обиход так и не вошли. И вовсе не потому, что их поэзия слабее или менее выразительна. Просто так сложилась судьба.
Немилосердно.
Несправедливо.
Поэт Арсений Несмелое отступал с армией Колчака через Сибирь, потом некоторое время жил во Владивостоке, а в 1924 году в одиночку перешел советско-китайскую границу.
Несмелов писал не только стихи, но и прозу. Свою первую поэтическую книгу он издал в Китае в 1929 году. К 1942 году он опубликовал шесть сборников стихов, печатался в «Современных записках», в нескольких пражских изданиях, в чикагских и сан-францисских сборниках поэзии, но… так и не «вернулся стихами» к себе домой по сей день. В августе 1945 года в Харбине Арсения Несмелова схватили смершевцы. Его отправили в СССР, где он вскоре умер.
И. Пасынков, оказавшийся в то же время в тюрьме в Гродеково, вспоминает: «На моих глазах в этой камере умер на полу, без всякой медицинской помощи, талантливый дальневосточный и харбинский поэт Арсений Несмелов… Умер от кровоизлияния в мозг, промучившись три дня. Все попытки нас, его однокамерников, вызвать врача через солдат-охранников ни к чему не привели, кроме насмешек».
С судьбой Арсения Несмелова тесно связана судьба поэтессы Нины Завадской. В 1942 году двенадцатилетняя Нина Завадская, дочь известного в Харбине врача, начала изучать теорию стихосложения в кружке Несмелова и в том же году поступила в Литературно-художественный кружок имени Августейшего поэта К. Р. На собраниях кружковцы читали и обсуждали стихи, слушали доклады о творчестве поэтов Серебряного века, о культуре России. По воспоминаниям председателя кружка В. А. Морозова, юная Нина выступила с двумя очень содержательными и серьезными докладами — о поэзии Александра Блока и о символизме. Эти выступления «сделали бы честь любому взрослому. Они, конечно, не являлись самостоятельным исследованием, но обширность привлеченного материала, его умелое размещение и использование говорили о том, что докладчик может, умеет и хочет работать без всякой скидки на возраст».
Нина Завадская была натурой пытливой. На занятиях она все время что-то записывала, собирала все доклады и программы вечеров, вела протоколы встреч. Кружковцы очень полюбили эту девочку.
В 1943-м Нина Завадская умерла от странной болезни, «азиатского тифа». Дочь В. А. Морозова, Г. Логинова, пишет: «Я думаю, что большинство харбинцев знало, что такое был «азиатский тиф» — специально созданная, культивированная болезнь. В 1943—44 гг. ни один японец, да и за редким исключением кто-то из китайцев не заболел этим тифом. А русских он косил, особенно молодых и людей среднего возраста. Старики редко, но все же выживали».
Скорбящие родители Нины Завадской собрали все, что было ею написано, и издали сборник «Светлое кольцо». Большая часть тиража по желанию Завадских была подарена на память о Нине тем, кто знал девочку. В СССР эта книга не попала — по словам Г. Логиновой, ее невозможно было привезти в страну, так как «на книги харбинского издания был строжайший запрет».
В архиве В. А. Морозова сохранилась фотография Нины, на обороте которой написано рукой ее матери стихотворение, сочиненное девочкой:
