4
Я проснулся и увидел Дэниэла.
— Мам, пап! — закричал я, но никто не откликнулся.
Я огляделся. Мы были в какой-то машине. Дэн, поджав ноги, сидел рядом со мной на разложенном заднем сиденье.
Остальная часть машины была отгорожена решеткой, вроде тех, что ставят в тюремных автомобилях.
— Твой ход, братишка.
Ненавижу, когда он так говорит!
Оба мы были в пижамных куртках, но без штанов. Сидеть было жутко неудобно, в зад впивались какие-то крошки, руки и ноги так и зудели от желания что-то предпринять.
Только я забыл, что именно я должен сделать. Чтобы вспомнить, я стал мысленно перебирать все, что накопилось у меня в голове. Я всегда так делаю. Но на этот раз в голове была сплошная пустота. Мрачная, холодная и глухая.
— Я жду-у! — протянул Дэн противным голосом.
В руках у меня были игральные карты. Все, это точно сон. Будь я в своем уме, никогда бы не сел играть с Дэном в карты. С ним играть — себе дороже, все нервы истреплет.
— Так, это тебе, Гарри. А это мне. Ой, подожди. Отдай мне ту карту, а?.. Ну пожалуйста…
Так бы и треснул его.
— А у тебя какие карты? — продолжал Дэн.
Ну как ему втолковать, что карты нужно держать в секрете? Он бросил свои карты и карты Биффо рубашками вниз и принялся раскладывать их по масти.
— Мне так больше нравится, — заявил он.
— Может, начнем наконец?
Мне казалось, что если я буду хотя бы играть, то зуд у меня в руках и ногах исчезнет.
— Биффо и тот играет лучше тебя! — рассердился я.
— Биффо не умеет играть, — прошептал Дэниэл и оглянулся на шофера — у того голова прыгала в такт машине.
Освещая нас фарами, мимо проносились встречные автомобили. Вдали, на синих холмах, светились желтые огоньки. Наверное, это какой-нибудь город. Мне бы выглянуть из окна и попытаться понять, где мы есть. А я вместо этого уставился в карты и думал, чем бить.
— Тебе все обязательно делать по правилам, красавец? — раздался резкий пронзительный голос, у меня по спине даже мурашки побежали.
— Странно…
В руках у меня было двенадцать карт.
— А сам-то ты их не очень соблюдаешь.
Как-то раз мы играли в карты на деньги, на настоящие деньги. Потом еще однажды мы со Свинкой порнушку смотрели, пока никого дома не было. Да мало ли всего было, о чем потом и вспоминать стыдно. Все верно, сам я правила не очень-то соблюдаю.
— Надо бы сказать твоим родителям.
Ясное дело, сплю. У нас в семье главное правило — не причинять вред людям.
— Что ты там бормочешь себе под нос?
Я почувствовал, как Дэниэл вздрогнул. Нельзя, чтобы этот человек, шофер, услышал нас, увидел, дотронулся. Мы не должны с ним разговаривать. Не должны. Ни в коем случае.
— Пусть это будет нашим секретом, — прозвенел леденящий голос.
Я прикусил губу и ощутил во рту вкус крови.
— Вот и ладно. Вот и хорошо. Значит, договорились. Пусть это будет нашим секретом. Значит, теперь это наш секрет.
Я хотел обнять Дэна, согреть его немного. Что же я все-таки забыл? Не могу вспомнить. И почему так страшно, так страшно? Сначала мне стало тепло. Потом сыро и холодно. По полу расползлась темная лужица.
Все идет не так. Во рту сухо. Язык словно ватный. Зубы тоже. Подушка почему-то мокрая, от простыней воняет, и я лежу в одежде. Ногам стало тепло, потом мокро, потом холодно. На груди что-то невидимое, но очень тяжелое. И это что-то давит на грудь, и я не могу освободиться.
Что-то случилось. Мы с папой попали в аварию?
Нет, что-то очень-очень плохое.
Так ведь Дэниэл… Дэниэл пропал!
Кто-то не позаботился посмотреть, в автобусе он или нет.
И этот кто-то — я.
Я.
Я.
Я сбрасываю одежду. Тужусь на унитазе что есть сил. Ничего не выходит. Драю щеткой зубы, язык. Встаю под обжигающую струю. Еще горячее! Еще! Выдавливаю лимонный гель на скребок для пяток. И тру, тру все тело. Больно, но я не чувствую боли. Царапаю уши ногтями. Втягиваю горячую воду носом. Плюю. Тру себя мылом. Сжимаю зубы. Напрягаю живот. Теплая струя вырывается между ног. Напрягаюсь сильнее. Пусть выйдет все, все до последней капли. Пусть ничего не останется от Гарри, от прежнего Гарри.
Мальчишка в зеркале вытирается полотенцем и не желает смотреть мне в глаза. Но я-то его вижу, и я кое-что о нем знаю.
Жалкий.
Напуганный.
Ему впору заплакать.
А он не может.
— Попался! — Он повисает у меня на спине. Липкими пальцами закрывает глаза. Сопит прямо в ухо. — Угадай кто?
А чего тут угадывать. Дэн, кто ж еще. Залезет на лестницу, сожмется в комок и как прыгнет на тебя, когда проходишь мимо. Каждый раз одно и то же.
Бывало, заметив Дэна, я спокойно отходил в сторону, и этот дурень врезался прямо в стену. Иногда я ему подыгрывал, если было настроение. А чаще просто сбрасывал его на пол.
— Ты видел? Угадай, что я видел?
Ни минуты помолчать не может.
— Вертолеты! Только что пролетали, видел? А знаешь, где я прятался?
Эх, Дэн! Как бы я хотел знать это сейчас.
Все идет не так. В гостиной чужие люди. Мужчина и женщина. На обеденном столе пепельница. И утро такое темное. Темное, будто и оно знает…
Мама с папой на кухне. Серые и неподвижные. Настоящие статуи. Я их сразу и не заметил.
На маме темные брюки, туфли из крокодиловой кожи, черный плащ. И волосы у нее все спутанные.
Папа небрит. На нем домашние фланелевые брюки, футболка, халат.
Папа:
— Сынок, что у тебя с кожей?
Звонит телефон.
Оба вздрагивают одновременно.
Телефон звонит. Мама — папе, с трудом шевеля губами:
— Ты.
Телефон все звонит. Папа встает и берет трубку. Чужая женщина из гостиной заглядывает в
