Врет.
— Что ж, начнем. Расскажи мне, Харри, своими словами все, что случилось, с самого начала.
Я рассказал ей все. Даже как мы сбросили бомбочки на Дэна и Стэнли, как нашли презерватив, как сожрали печенье Стэна. Рассказал, как сначала потерялся, а потом нашелся Адриан Махуни. И как Кайли стошнило и она облевала Бернарда. Все.
Длинный дядька строчил в своем блокноте, все за мной записывал. Когда я закончил, Венди сказала:
— Прекрасно.
Снова врет. Я знаю, что совсем не то рассказал.
— Ответь мне, Харри. А на заправочной станции ты видел Дэна, не помнишь?
Я смотрел на ее грудь. Интересно, женщинам-полицейским выдают специальные полицейские лифчики или они пользуются обычными?
— Харри!
Может, они темно-синие, с широкими бретельками? Суперплотные, вроде бронежилета?
— На заправочной станции ты видел Дэниэла?
— Я же сказал, что нет.
— А когда вернулся в автобус, подумай хорошенько, в автобусе ты его не видел?
— Не помню, мы презерватив надували.
Мама два раза моргнула. И я понял, что не так с ее глазами. Они теперь не светились. Вот что.
— Харри, расскажи мне про шофера.
Я смотрел вниз, на кожаную обивку дивана. Она была вся покрыта мелкими морщинками, и я представил, что я пилот самолета, пытающийся различить почти невидимые тропинки.
— Так что ты можешь рассказать о шофере, Харри?
Я все смотрел на диван. Как легко запутаться в этих бесчисленных тропинках.
— Не спеши, вспомни как следует.
А сама, наверное, думает: «Давай быстрее».
За окном грустный женский голос произнес:
— Сэб, милый, не стоит играть сегодня. Иди домой.
— Белый медведь.
— Что?
— В зоопарке, мисс. Вы видели, как белые медведи… Ладно, неважно.
— Важно, важно, Харри. Так что ты хотел сказать про белых медведей?
— Ну, знаете, у них спина такая широкая, когда они наклоняются. Вот и он такой широкий. И сильный.
Она закивала, как будто поняла.
— Что-нибудь еще?
— Ему нравится «Молодость».
— Что-что?
— Ему нравится «Молодость». Ну, это песня.
Она опять закивала, прямо как китайский болванчик.
— Уже лучше.
Мама сглотнула так громко, словно что-то упало в пустой колодец.
— Он ее в наушниках слушает. Я имею в виду песню.
— Ты что-нибудь говорил ему, Харри?
— Гип-гип-ура. Когда мы его благодарили.
— А он тебе что-нибудь говорил?
— Нет, он говорил с Дэном.
Не помню, упоминал ли я об этом раньше.
— Поэтому Дэниэл и отстал от нас в Леголенде.
Высокий мужчина перестал писать и поднял голову. Они с Венди обменялись взглядами.
— Так, Харри, давай сосредоточимся на водителе. С самого начала.
Я начинаю рассказывать. Длинный пишет, старается вовсю. Когда я заканчиваю, Венди говорит:
— Харри, ты хочешь что-нибудь добавить? Что-нибудь спросить?
Я смотрю на кожаную обивку дивана. На ней столько морщинок.
— Ну так что?
— Простите.
— За что?
— Я должен был уследить, проверить, сел он в автобус или нет.
Тишина.
— Я хочу лишь сказать, Харри, у нас у всех есть свои обязанности. Я, например, полицейский. Твой папа — доктор. Мама… э-э, — она подглядывает в тетрадь, — мама — журналист. А ты просто мальчик. Хороший мальчик, добрый, умный, но все же просто мальчик, ребенок. И ты не можешь отвечать за жизнь других людей.
— Она права, Гарри, — раздается папин голос.
А маме нечего на это сказать.
Я не поверил Венди ни на мгновение. Много ли она понимает? Все врет и врет. Может быть, она совсем даже и не Венди. Может быть, это и не ее настоящее имя.
5
Было так жарко, что над черной дорогой дрожало марево раскаленного воздуха. Паримэл, одноклассник Дэна, стоял с матерью у ворот школы. Они разговаривали о чем-то и ели мороженое. Когда мы с папой проходили мимо, оба замолчали, опустили глаза и стали разглядывать мороженое, как невидаль какую-то. Только на самом деле они на него и не смотрели, белые капельки сладкого молока падали на тропинку. Была пятница, вторая пятница после того воскресенья, когда мы потеряли Дэна. Целая куча дней прошла. Наверное, Паримэлу и его маме, как и многим другим, было неловко встречаться с нами глазами. Деревья были украшены шарами и разноцветными лентами. В школьном дворе играл духовой оркестр. Папа, закрыв глаза, стоял под палящим солнцем. Он зевнул. Должно быть, совсем забыл про школьную олимпиаду.
— Пап.
Отец переминался с ноги на ногу, словно сомневался, а стоит ли вообще идти.
— Пап, мисс Супер ждет.
Он бросил на меня безразличный взгляд, сунул руки в карманы и быстро зашагал вперед. Я догнал его у деревьев, где Стивен Хайки и Роуэн Филд возились со своими велосипедами. Когда мы проходили мимо, они притихли, замолчали. Роуэн нагнулся, делая вид, что завязывает шнурки своих кроссовок. Стивен почесал нос и заморгал, глядя на солнце.
— Здравствуй, Стивен, — сказал папа.
— А, здравствуйте, доктор Пиклз, — ответил тот, притворяясь, будто бы только что нас заметил.
А потом он вдруг весь покраснел. И лицо покраснело, и шея. Никогда не видел, чтобы кто-нибудь был таким красным. Со мной он не поздоровался. Но я не обиделся. В конце концов, он был старшеклассником. Как только мы немного отошли, они начали о чем-то шептаться.
Наверное, о том, как мы одеты.
На папе было трико, теплая рубашка с длинными рукавами и старый дедушкин пиджак. А на мне — спортивные штаны и розовая рубашка со свадьбы, я нашел ее среди грязного белья.
На дверях школы висела табличка «Средняя школа имени Нельсона Манделы. Здесь ваши дети в безопасности». Я почему-то вспомнил картинки из учебника истории, на которых хмурые, усталые воины
