— Прекрати, Пэт. Я не враг тебе. Я только хотел сказать, что тебе будет легче, если ты чем-нибудь займешься. Это поможет тебе немного отвлечься…
В ящике — никаких колготок. Трусы, опять трусы. Куча трусов, а в самом низу какие-то непонятные кружевные штучки. И как только мама их носит? Они ж запросто ей там все между ног порежут.
— Иногда работа помогает.
Мама в последнее время и говорила-то с трудом. А сочинять на бумаге еще труднее. Что он, этого не понимает? Совсем мозги отшибло? Может, ему надо работу бросить? Как он может кого-то лечить?
Хорошенькое дело. Представляю себе, сидит папа в своем кабинете.
— Доброе утро, доктор Пиклз. Я голову разбил. Раскокал совсем, как арбуз.
— Попейте аспирин. Следующий.
— Ой, доктор, эти вросшие ногти меня убивают!
— Сестра, электропилу! Вросшие ногти, говорите? Одно движение — и завтра вы о них и не вспомните.
— А-А-А!!!
— Моя нога!!!
— Следующий! Здравствуйте, миссис Бредфилд, чем могу помочь?
— Доктор Пиклз, мой сын так кашляет, так кашляет! Ужас! Сердце разрывается!
— Зато он у вас есть. Вам повезло. Следующий!
Мы даже учились разжигать костер трением — терли две палочки друг о друга. Это на тот случай, если зажигалки не сработают. Нужно ведь все предусмотреть, верно? Я вернул трусы на место, чтобы не заметили, что я тут копался.
— Откуда тебе знать, что мне нужно?!
Надеюсь, мама разбила не мою любимую кружку.
— Боже, Пэт! Не начинай, — умолял отец.
— Не начинай? — Мама разошлась не на шутку. — А почему бы нам не обсудить это? Почему бы тебе…
Оркестровая музыка с улицы заиграла еще громче и еще быстрее. Теперь я мог разобрать лишь отдельные обрывки слов.
Ну наконец. Я нашел целую кучу чулок. Зачем ей так много? Хотя чулки, пожалуй, нам подойдут. Даже лучше, чем колготки. Никаких проблем со второй ногой.
— Нет, — прозвучало снизу. — Ты сама знаешь, что…
— Давай, Доминик, давай! Скажи! — Мамин голос упал. Только он стал не тише, а страшнее. — Ты даже имени его произнести не в состоянии.
Трением костра не разведешь, чтоб вы знали. Уж лучше использовать увеличительное стекло.
Я достал секретное оружие коммандос. Открыл ножнички. Чтобы вырезать аккуратные дырочки, надо натянуть чулки на руку. Какой приятный звук. Как приятно лязгают ножницы.
Снова голос папы, очень нежный:
— Нам нужно время, моя хорошая.
— Мне тридцать девять!
— Но это просто смешно, Пэт!
Наверное, он попробовал обнять ее или еще что-нибудь в этом роде, потому что дальше я услышал мамин крик:
— Не хочешь?! Тогда не трогай меня!
Кажется, они дрались. Наконец папа сказал медленно и очень тихо:
— Я знаю, ты говорила, что очень хочешь этого, что это поможет нам пережить кошмар.
— Не
И голос у нее был такой холодный, что даже дрожь пробирала.
Я натянул чулок на голову.
— У нас есть Гарри. Мы должны жить, Пэт. Ради него.
Вот он, Гарри Пиклз, в зеркале. На голове чулок, нос сплющен, глаза какие-то странные. Но все равно понятно, что это я.
— Гарри? — Мамин голос стал совсем ледяным.
Чтобы разжечь костер при помощи увеличительного стекла, нужно много времени и терпения. Сначала бумага просто темнеет, но не горит. А уж если набежит какое облачко, придется просто сидеть и ждать, пока вновь не появится солнце. И когда уже совсем потеряешь всякую надежду…
— Гарри? — сказала мама. — Гарри слишком мало.
— Себастьян, я же сказала — только пять минут.
Заткнется она когда-нибудь или нет? Мне нужно поспать. Хоть немного. Секретная операция под кодовым названием «Дэннис» — так садовника Терри зовут — может начаться в любой момент.
Я подошел к окну, задернул занавеску. Никогда раньше не замечал лысины у папы на макушке. Папа все скачет по саду, разбросав руки в стороны. Похоже на Иисуса на кресте. Я такого у Питера видел, над кухонным столом. Только у Христа, который на кухне у Питера, кровь сильно течет, и голова набок, и вообще он уже мертвый. Папа молотит кулаками с такой скоростью, что перчаток не видно. И еще быстрее, и еще. Как настоящий боксер. Правой, правой. Левой, левой. Футболка на спине прилипла к телу. Говорят, такого жаркого лета сто лет не было.
— Себастьян! Я больше повторять не буду.
Будет, будет, вот увидите.
Я ложусь на кровать, натягиваю на себя одеяло. Слишком жарко, но мне нужна эта тяжесть. Закрываю глаза, сую руку под одеяло, между ног, обхватываю пальцами свою штуку. Время от времени по железной дороге стучат колеса поездов. Когда-то Дэн, дурачок, выбегал на насыпь и танцевал, чтобы насмешить пассажиров.
Я боялся заснуть и поэтому все слушал и слушал. Стук колес. И топот папы в саду, и тихие всхлипывания мамы, и барабанный перестук где-то вдалеке.
— Себастьян! Немедленно домой!
У всего и у всех в мире есть какое-то дело, какой-то свой четкий ритм. Кроме меня.
Я что было сил ухватился за это
Вокруг нас серый туман. У меня до ужаса болят уши, и мотор как-то странно ревет — значит, мы высоко в горах. Понятно, почему холодина такая, что зубы стынут. Подъезжаем к развилке. В окне мелькают деревья, ровные, как кинжалы. Я всматриваюсь в дорожный знак, пытаюсь прочитать. Неплохо бы понять, где мы находимся. Какое-то длинное слово. Или даже несколько. Бу… Бу… Что же там написано? Буквы сливаются.
«Будьте предельно осторожны» — вот что там написано.
Рядом сидит Дэн. Маленький, бледный, съежившийся. Точно такой он был в тот день, когда кашлял и хрипел, пока его не забрала «скорая».
Нужно было что-то делать, только я не знал что, мозги будто замерзли. Но все-таки надо что-то делать. Может, поискать фонарик какой? Или ножик? Я подышал на руки, спрятал их в карманы пижамы. Так. Нам будут нужны шерстяные свитеры, брюки, куртки. Носки тоже не помешают. Лучше бы шофер купил нам какое-нибудь одеяло. А то притащил всякой фигни. На кой черт нам упаковки толстой белой ленты, которой заклеивают окна, черные мешки для мусора и новенькая лопата, такая блестящая, каких я в жизни не видел?
Мама родная, до чего холодно! И тут он заговорил.
— М-м-м… Поглядим. — Шофер перебирал свои карты. — А не пойти ли мне вот так? Давайте-ка
