— Знаешь, ты вел себя тогда как чокнутый.
Та самая женщина, которую я здесь уже видел, с врожденным вывихом бедра, проковыляла за своей собакой. Смогу ли я когда-нибудь набраться храбрости, разрезать ей ногу и вставить бедро как надо?
— Оно и понятно, — продолжал Пит. — Чокнешься тут. К тому же мы были еще маленькими.
— Ну да, — ответил я. — Сейчас-то нам уже по десять.
— А десять лет — совсем другое дело, — кивнул Пит.
Я заплатил за всех. Иначе какой же это день рожденья, если каждый сам себе покупает мороженое. Мы вернулись на площадку, почти не измазавшись, и даже завернули к Джоан, угостили мороженым. Фисташковым, ее любимым.
Я взял для нее два стаканчика, второй — для малыша. Она улыбнулась нам одними губами.
Женщина в солнечных очках рыскала по площадке. Вид у нее был гораздо радостнее. Она попыхивала сигаретой и талдычила в телефон:
— Мамочка вызывает Руфуса, мамочка вызывает Руфуса. Кажется, удалось. Прием.
Служащая парка, следившая за порядком, пыталась ей что-то сказать, но мать Руфуса просто- напросто отодвинула ту в сторону.
— Мама вызывает Руфуса. Ты меня слышишь? Прием.
— Точно не знаю, — говорила Джоан в свой телефон. — Это я и пытаюсь выяснить.
По-моему, она уже выдрала у себя несколько прядей.
С башенки раздались истошные крики. Служащая помчалась туда.
— Проверьте, пожалуйста. Вы ведь имеете доступ к этой информации. Сильный пожар на Шеферд- Буш… Отис, Отис. О — Облако. Я его жена.
Пожар?! Так вот почему Отиса до сих пор нет! Мы с Питером ринулись к ребятам, чтобы все им рассказать.
Май лизнула свое мороженое.
— Это недалеко отсюда.
— Можно увидеть с башенки, — сообщил Питер.
— Там слишком много народу, — вздохнул я.
— Есть еще веревочная лестница, — сообразил Пит. — Доедайте мороженое, быстрее.
Красивая у Май попка в этих джинсах. Я делал, как меня Отис учил. Старался не смотреть на попки девчонок. Отис однажды сказал мне:
— Тебя не касается, что там у девчонок внизу, парень. Смотри на уровне своих глаз или выше. А вниз тебе незачем смотреть.
Я и смотрел выше. Я ж не виноват, что она первая полезла. Следом за Май поднялись Питер, Терри, Свинка и последним я.
— Ну и где тут сильный пожар? — спросил Терри.
Он был прав. Голубое небо, пушистые белые облака. И никакого дыма. Слава Отиса уплывала у меня из рук.
— А ты-то откуда знаешь, какие пожары сильные, а какие нет? — поинтересовался Пит.
— Моего отца направили в Кувейт, когда там нефтяные вышки горели.
— Обошлось?
— Нет, его ранило.
— И где его ранило?
— В Заливе.
— Ах, в Заливе, — протянул Пит.
Май захихикала беззвучно, как только она умеет, — я почувствовал, потому что веревка затряслась.
— Знаешь что, Терри, — продолжал Питер, — надеюсь, у твоего отца хоть рака-то нет.
Терри прикусил язык.
Те девчонки-самоубийцы швырялись с бамбуковой башни галькой в служащую, которая храбро лезла к ним на самый верх. На площадке для малышни какой-то шкет катался по земле, верещал, молотил кулаками и лягал свой трехколесный велик. Дэн тоже такое устраивал. Я задержал дыхание, как учил меня Отис.
— Может, повыше поднимемся, тогда увидим? — предложила Май.
— Гип-гип-ура, тарзанка свободна! — заорал Свинка. Уж больно глазастый.
Мы поспешили вниз.
— Одну минутку, — сказал я. — Посмотрю, как Джоан.
Она кое-как заколола волосы. Черт знает что, а не прическа, но я сказал:
— Тебе идет.
— Ты щеку вымазал.
Джоан послюнявила палец и стала тереть мое лицо. Ненавижу, когда взрослые так делают. Ну уж ладно, потерплю. Я даже пожалел, что на мне такой джемпер, который не нужно в штаны заправлять. Пусть бы Джоан немного отвлеклась.
— Отис не будет как дурак строить из себя героя. Правда, Джоан?
Джоан громко сглотнула и улыбнулась:
— Он отличный пожарный, с ним все будет в порядке. — И приложила руку к животу.
— Он дерется?
— Нет, малыш. Сейчас он спит.
Малыш. Так она обычно называет Отиса.
— А почему ты решил, что это мальчик, Гарри?
— Просто знаю — и все. Спорю на что угодно.
А когда он вырастет, я научу его всему тому, о чем с нами не говорят взрослые. Например, куда девать язык во время поцелуя и как удержать во рту собственную слюну. И надо ли сначала спросить или можно сразу сделать это? Я все ему расскажу. К тому времени я уже все это буду знать.
Служащая парка выстроила перед собой в шеренгу тетку в очках и крикливых девчонок. Еще одна женщина с тремя вертлявыми детьми образовали шеренгу напротив.
— Мы всегда должны думать о том, как наше поведение влияет на окружающих? — Служащая будто бы не утверждала, а спрашивала.
— Франческа, Лолли, вы не будете играть в парке на следующей неделе?
Какие строгости.
— Руфи, девочки, идемте отсюда, — возмущенно выдохнула очкастая. Как будто у нее был выбор.
Вторая женщина злорадно усмехнулась. Руфус просиял.
Я пытался припомнить шутку, которую любила Джоан. Не вспомнил и стал сочинять свою.
Эй, Джоан, у тебя гусеница в мороженом!
Нет, так не интересно.
Джоан, ты любишь гусениц? Нет? Жаль, потому что ты проглотила одну вместе с мороженым.
Только вот она не ела мороженое. Оба стаканчика грустно таяли на скамейке. Вот когда я по- настоящему занервничал. Джоан обожала мороженое. Над липкой лужицей кружилась оса.
Я пытался придумать другую шутку. Переступил с ноги на ногу, сунул руки в карманы, высунул, сложил за спиной. Мне хотелось убежать к Май и ребятам. Но я был нужен Джоан.
Я первый увидел Отиса. На нем не было ни шлема, ни формы, только голубая рубашка со знаком пожарника. Еще синие брюки и черные туфли. А голова забинтована.
Он тихо подошел к Джоан сзади, поднес палец к губам — молчи! — и закрыл руками ее глаза.
Она даже не спросила: «Кто это?»
Он даже не сказал: «Угадай!»
