совсем другое. «Кто ты?» — спрашивали они. — «Мальчик на побегушках у Казакова? Подставная фигура? Или человек, с мнением которого считаются?»
— Мы еще удерживаем Керчь. В Багерово красные высадили воздушный десант. Полк или около того.
— Не заперли бы они Ордынцева в Керчи…
— Пока что все идет в соответствии с предположениями наших аналитиков.
— Идемте, полковник… Капитан Берлиани, спасибо, что показали господину полковнику дорогу на пирс.
Берлиани молча отсалютовал.
— Я тебя найду, — тихо сказал ему Арт.
Он действительно нашел его.
— Ну и вонища, — бестактно сказал господин полковник, поднявшись на борт десантного катера.
— Да, запашок славный, — Берлиани наморщил нос. Определение “вонища” было не совсем корректным: это походило на запах свежескошенной травы, но гораздо более сильный, через край — резало ноздри. — И нам десять часов в этой вони плыть.
— Нам — тринадцать, — срезал его Арт. Провел пальцем по перилам, осмотрел маслянистое пятно. — Так это и есть «гриффин»?
— Он самый. Может, красные и поверят, что мы — рыбачья лодка. Но все равно, если не сработает авиация — нам каюк. И это отворотное зелье нас не спасет… Как ты думаешь, командующий, у нас хоть что-нибудь получится?
— Конечно, получится, Гия. Я не могу думать иначе. Я же комдив, едена вошь…
— Знаешь, это все кажется таким безумием, что может и получиться.
— Как твои родственники? Мама, отец, Дженис, Кетеван?
— Вчера мои улетели в Турцию через воздушный коридор Красного Креста… Дженис осталась… Я ей говорю: дура, ракетам плевать на твой американский паспорт! — ни в какую… А что твоя царица?
— Она жива, Князь. Это пока все, что я знаю…
— И завтра она…
— Да, Гия. Завтра. Она.
— Бедные вы, бедные…
— Послушай, а эта твоя может-быть-душа, если она, скажем, потребует от тебя расстаться со мной… Что ты выберешь?
— Самый подходящий момент выяснять отношения… Ты ведь тоже могла остаться в моей квартире и пересидеть сутки в безопасности. Ты поступила ровно наоборот.
— А ты знаешь, чем я за это поплатилась?
— Представь себе, знаю. Знаю, что ты в одиночку обезвредила двоих советских солдат. Освободила подруг. Сражалась при Бельбеке и при Почтовой. Участвовала в налете на Каховку. Завтра опять будешь рисковать собой, прикрывая нашу высадку…
Слава Богу, в темноте не было видно, как у Тамары отвисла челюсть.
— И ты думаешь, меня будет волновать то, что ты охмурила какого-то майора, чтобы не иметь дела со взводом желающих? Да пропади он, этот майор, на такое дерьмо и патрона жалко. Кем ты меня считаешь — дураком или подлецом? «Джамиля, ты была моей любимой женой, почему ты не умерла?» Тьфу!
Тамара поднялась по галерейке, открыла дверь бывшей своей комнаты.
— Левкович, ты спишь?
— Да, а что?
— Я хочу тебе сказать, что ты ботало.
— Кто я?
— Ботало. Колокольчик такой на шее у коровы, если ты случайно не знаешь.
— Хорошо. Можно спать дальше?
— Спокойной ночи.
— Она будет спокойной, если ты будешь поменьше шуметь. В частности — скрипеть кроватью. Злостно нарушая инструкцию номер сто четырнадцать-двадцать девять.
— Врешь. Не скрипит у меня кровать. И вообще — не твое дело.
— Конечно, не мое. Но такие инструкции нужно нарушать молча, без шума. Люди хотят спать в буквальном смысле слова.
Тамара тихо выругалась, закрывая дверь. Черт бы побрал Рахиль, но она была права.
— Мы шумим, — сказала она, спустившись вниз.
— Ненавижу эти армейские общежития.
— До которого часу ты можешь остаться?
— Часов до пяти. В шесть нужно быть в штабе.
— Ты не успеешь.
— Быстрым шагом — успею.
— Где вы?
— В Любимовке. Страшная военная тайна. Ты умеешь хранить военные тайны, Тэмми?
— Ты меня уже спрашивал об этом. Завтра?
— Завтра.
— Господи… Как я боюсь…
— А я — нет. Закрой глаза.
Она закрыла глаза.
— Дай руку.
Она протянула руку.
Теплое, согретое его ладонью кольцо обхватило ее палец.
— Вот. Это ты забыла у меня дома. Не снимай больше никогда.
Прикосновение рук снова перешло в объятие. Она попробовала ответить на ласку, но Арт дернулся и перехватил ее ладони.
— Как тебя обнимать?! — возмутилась она, — Здесь синяк, там ссадина…
— А ты меня не обнимай. Я сам тебя буду обнимать.
— Тогда давай вернемся ко мне в комнату. А то кто-то выйдет среди ночи чего-нибудь погрызть и увидит, как мы нарушаем инструкцию номер сто четырнадцать-двадцать девять.
— Здесь я вообще ничего не смогу нарушить, здесь мебель для этого не приспособлена.
— Некоторые обходятся вообще без мебели.
— Для таких упражнений я слишком помят.
— Полтора часа назад это тебя не остановило.
— Это меня и сейчас не остановит.
Они вернулись в ее комнату, снова заперли дверь и быстро разделись.
— Когда снимут швы? — спросила Тамара.
— Засохнет — само отвалится… Извини, у меня сильно поплохело с чувством юмора. Это какой-то хитрый материал на основе хитина. Растворяется в теле.
Арт переступил через свою одежду, брошенную на пол, и остановился на расстоянии вытянутой руки от Тэмми, спиной к ухмылке полумесяца, светившей в окно. Черная тень на фоне густо-синего проема. Свет обтекал его, и в этом скудном свете — она знала, что кажется ему серебристо-серой тенью.
— Как ты прекрасна, — выдохнул он. — Если бы ты сейчас могла видеть, как ты прекрасна…
Потом она, завернувшись в простынь, отошла к окну, села на широкий подоконник и закурила.
— Когда-нибудь, — мечтательно сказал Артем, — я оттрахаю тебя так, что ты забудешь про свои проклятые сигареты. По меньшей мере до утра.
