Алуштинского Экономического Колледжа, понял, что расскажет все. Последние два часа были для него настоящим адом. Несколько человек погибли на его глазах, одного он убил сам, и только чудо избавило его от смерти. Быстрая кулачная расправа над подозрительным капитаном сломала подпоручика. Кроме этого странного Верещагина он был здесь единственным белым офицером, и когда двое — майор и лейтенант — направились к нему, все его мысли были заняты одним: убедить их, что он здесь случайно.
— Палишко, Васюк, — сказал майор. — Здесь есть кто-то из той группы?
Под пристальным взглядом лейтенанта подпоручик побледнел.
— Не-а, — сказал Палишко. — Только тот покойник. Вот, смотрите, — он протянул майору идентификационный браслет.
«На нем ваше имя и личный номер», — вспомнил Мухамметдинов проповедь дрилл-унтера. — «На случай, если дело пойдет плохо — группа крови. И на случай, если дело пойдет совсем плохо — вероисповедание. Так что сейчас по списку скажете мне, в кого вы верите…»
— Константин Томилин, 714006VS, нулевая, православный, — прочитал майор. — Как его остальные называли?
— Костя, — прапорщик шмыгнул носом. — И Дядя Том. Я еще спрашивал у него, — кивок назад, — почему Дядя Том, он объяснил — потому что фамилия…
— Значит, настоящая… — рассудил майор. — Не хотел бы я, чтоб меня под выдуманной фамилией похоронили. Надень ему обратно, Сережа. — майор потянул ид-браслет Палишке.
— Ну, а ты что мне скажешь? — его зрачки уперлись в подпоручика.
— Ахмат Мухамметдинов, 800512YH.
— Откуда?
— Из Ялты.
— Да хоть из Магадана! Вы нас гнали?
— Д-да…
— Сколько вас?
— Человек триста…
— Батальон?
— Д-да…
— Где они?
— Не знаю…
Палишко вернулся, гадко улыбаясь и поигрывая шлемом.
— Еще один герой нашелся?
Ахмат почувствовал, как немеют губы.
— Я правда не знаю! — быстро крикнул он. — Он… вызвал их сюда.
— Кто?
Ахмат кивнул на Верещагина.
— Давно?
— Нет… Не знаю, я не смотрел на часы. Мы еще там были, пока не… Не отступили.
— Минут сорок, — прикинул майор.
— Уходим? — спросил Васюк.
— Куда? Ялта вся под ними. Закрепимся здесь и вызовем помощь.
— Как?
— Кверху каком. Что ты знаешь про вот это вот? — Майор обвел рукой окружающее.
— Ни хрена он не зна… — сказал Верещагин. Конец фразы смял ботинок рядового Анисимова.
— А ты молчи, — майор даже не оглянулся. — Палишко, отведи его в кабинет, чтобы не маячил.
Подозрительного капитана уволокли прочь. Он успел сказать подпоручику что хотел: держаться версии «ничего не знаю». Глупо, решил Ахмат. Во-первых, он человек и ему страшно. Во-вторых, он и в самом деле ничего не знает, и жалеет об этом, потому что у него даже нет сведений, которыми можно заплатить за избавление от побоев.
— Еще раз: что ты знаешь про помехи? — спросил майор, присаживаясь перед подпоручиком на корточки и пристально глядя ему в глаза.
— Ничего, — покачал головой поручик.
— Так уж и ничего? Послушай, Палишко, этого орла: вышка работает на всю железку, а он ничего не знает. Отвечай быстро, где все это включается, где выключается?
— Там комната есть… — сказал Ахмат. — А может, и не комната… Но это все заперто. Человек. Он сидит, включает и выключает…
— Что, до сих пор сидит?
— Да, наверное… Я его видел один раз. Такой высокий, в очках.
— Был такой, — согласился майор. — Значит, никуда не делся, сидит там?
Ахмат кивнул.
— А какие-то запасные системы… Кабеля, люки?
— Я ничего не видел. Некогда было…
— Верю, верю. И как же с ним связывался твой командир? Как он вызвал помощь?
— У него был уоки-токи…
— Что?
— Рация.
— Такая? — Майор показал «уоки» убитого Томилина, раскуроченную пулей.
— Да, сэр…
— Н-непонятно… — Майор осмотрел игрушку. — Что-то ты врешь. Радиус действия у этой штучки — семь километров. Они бы уже здесь были… Что-то ты врешь…
— Я правду говорю! — Мухамметдинов не на шутку испугался.
— Значит, связывался по такой штучке?
— Он ее об стенку разбил.
— Это он зря. Ну ладно, подпоручик. Сиди смирно, не дергайся — останешься жив.
Ахмат кивнул. Он хотел остаться в живых. Очень хотел.
Да…
О дальнейших событиях известно только в самых общих чертах. Те их участники, кто остался в живых, предпочитают помалкивать, потому что история приключилась уж больно безобразная. Хотя главного, самого факта, имевшего место быть, не замолчишь — огласка была широкая. Даже не то слово…
Жестокость на войне — дело скорее обычное, чем из ряда вон выходящее. Жестокость противника обеими воюющими сторонами всячески педалируется, а жестокость своих — замалчивается, отметил честный Оруэлл, вспоминая войну в Испании. А историю пишут победители.
Но вот как раз этот момент и победитель обошел стороной. А на прямые вопросы отвечал: в каждой роте нашего батальона состоит на вооружении огнемет — для того, чтобы сжечь заживо стрелка в ДОТе, который иначе — никак не взять. Будут еще какие-то вопросы о жестокостях?
Поэтому придется реконструировать события, отчасти руководствуясь логикой происходившего, отчасти — немножко фантазируя…
…Его привели в кабинет, посадили на стул.
— Кто ты? — спросил майор.
— Артемий Верещагин, 197845XD.
— Да хоть папа римский. Сигнал к началу боевых действий — твоя работа?
— Какой сигнал?
— Товарищ майор, можно я ему врежу? — спросил Палишко. Верещагин его не видел, он стоял сзади, но голос лейтенанта выдавал нетерпение.
— Ты там часом не облизываешься, товарищ лейтенант? — спросил Арт. — Небось, в детстве котят
