Когда период Эдо сменился периодом Мэйдзи и началась японская модернизация, наша литература, стремясь во что бы то ни стало угнаться за Западом, брала за образец то французский натурализм, то русскую литературу. В результате лучшие достижения культуры и искусства периода Эдо, то есть позднего Средневековья, — такие, как театр Кабуки, традиционные устные рассказы, исполнение комических анекдотов ракуго и др., — перед лицом Запада были сочтены неподобающими, представляющими невысокий уровень культуры. Но именно эти традиции, теперь ограниченные рамками низких социальных слоев, стали вызывать ностальгию, особенно усилившуюся после Великого Кантоского землетрясения, когда облик старого Эдо был разом окончательно утрачен.
Сначала возрождение традиции и в самом деле было «искаженным и крайне упрощенным», что дало основание ряду критиков осудить его как «поворот к романтизации феодальных ценностей». Однако с появлением на литературной арене таких мастеров пера, как Сандзюго Наоки, Дзиро Осараги, Кёдзи Сираи, Син Хасэгава, Сиро Куниэда, Кодо Номура, Эйдзи Ёсикава и других, и в этой сфере начинается последовательная модернизация.
При этом сформировалась следующая особенность исторической японской прозы — рассказывая о периоде Эдо или же о предшествующем периоде воюющих провинций, т. е. описывая прошлое, литература повествует о нашем сиюминутном, другими словами, выполняет функцию поставленных друг против друга зеркал: изображенное прошлое отражает настоящее.
В одном из своих эссе Сюхэй Фудзисава, чье творчество в предлагаемом сборнике представлено рассказом «„Тигриное Око“ — орудие тайных убийц», писал: «…пока человек остается человеком, есть вещи всеобщие, превосходящие конкретную эпоху и конкретные обстоятельства, и я в своих исторических произведениях извлекаю на поверхность именно сегодняшние обстоятельства». Вероятно, имеется в виду, что пока главным персонажем остается человек, роман на историческую тему и роман о современности не так уж и отличаются друг от друга.
Но лишь в своей основе. Что, скажем, останется в сознании по прочтении исторического романа? Да, останутся неподвластные времени движения человеческой души. Но вот поединки на мечах, или проявление душевного благородства по отношению к низшим, или насильственное разлучение влюбленных — все это невозможно описать вне жанра исторического романа, вернее, этот жанр оказывается наиболее эффективным. В этом смысле японский исторический роман или рассказ представляют собой, быть может, парадоксальную литературную форму, предполагающую развертывание сюжета из прошлого, но при этом позволяющую достичь более достоверного отображения сегодняшних идей и тем.
В данном сборнике представлено двенадцать исторических рассказов известных японских писателей.
Рассказ Син Хасэгава «Кэнгё-Слушай-до-Зари» (впервые опубликован в журнале «Син сёсэцу», 1924, № 2) стал, можно сказать, классическим произведением исторического жанра того раннего периода, когда массовая литература в Японии еще только зарождалась. Критик Хироси Накатани так писал о нем: «Читатель был прежде всего потрясен самим этим образом — плачущий и зовущий слепец посреди снежной равнины. К тому же этот слепой — знаменитый певец и музыкант из столичного Киото, исполнитель эпических сказаний о падении старинного феодального дома Тайра[3] — принадлежал к Кэнгё — высшему рангу гильдии слепых. Содержание рассказа, — замечает Хироси Накатани — …было совсем не похоже на то, что до сей поры читали люди из образованных слоев общества». Добавим от себя, что тема платы за добро, долг благодарности, притом возвращенный не в материальной сфере, а в самой что ни на есть возвышенно духовной, — излюбленная японцами тема.
Рассказ Сюгоро Ямамото «Открытая дверца в заднем заборе» (впервые опубликован в журнале «Коданся курабу дзокан», 1955, № 11) совершенно очевидно посвящен теме «бескорыстного деяния», которую писатель особенно активно разрабатывал в поздний период своего творчества. «Не приходится ждать помощи ни от политики, ни от установлений морали. Большинство людей должны жить, надеясь лишь на собственные силы, должны сами добиваться счастья», — именно об этом всегда писал Сюгоро Ямамото. Главный герой рассказа, Такабаяси Кихэй, чувствует себя вознагражденным уже одним тем, что может дать хоть немного денег нуждающимся в них. Сам он при этом постоянно терпит нужду. Человеческие отношения, описанные в рассказе, будят глубокий отклик в душе читателя.
Историческим поводом к написанию рассказа «Голова» Футаро Ямада (впервые увидел свет в журнале «Хосэки», 1958, № 10) послужил действительный инцидент, произошедший у ворот Сакурада-мон в Эдо: там было совершено убийство, нарушившее стабильность в обществе, жертвой стал Ии Наоскэ, государственный канцлер, влиятельный деятель эпохи позднего сёгуната, находившийся в центре государственной политики того времени. Именно Ии Наоскэ поставил печать под Японо-Американским договором о сотрудничестве и торговле, не получив на это разрешения императора. Затем он же принял решение, что следующим сёгуном будет выбран Токугава Иэмоти. Результатом деятельности Ии Наоскэ стал период, который в японской истории получил название «Ад эры Ансэй» (1854–1860 гг.), когда обозначилось противостояние одной социальной группы, ратовавшей за «изгнание чужеземцев, почитание императора», и другой, выступавшей за сохранение и реформирование системы сёгуната. Убили Ии 3 марта 1860 г. ронины из клана Мито и Сацума, возмущенные авторитарностью и произволом этого сановника.
Рассказ Футаро Ямада — исполненный иронии фантастический гротеск. Вот что пишет о своем произведении сам автор: «Это рассказ о голове гиганта и карликах вокруг нее. О психологии и поступках мужчин и женщин, передающих эту голову, как эстафетную палочку. О бесстыдстве чиновников, об их нежелании сделать лишнее движение, о бюрократических нелепостях, непроходимой глупости. Не то же ли самое мы видим и теперь, сто лет спустя…»
Рассказ «Дело Итимацу Кодзо» Сётаро Икэнами (отдельное издание «Сюкан асахи», 1961, № 11) вошел в сборник рассказов писателя «Благородные разбойники Японии». В театре Кабуки драмы о благородных разбойниках носят название сиранами-моно. Вот как, к примеру, определяет характер этих драм «Словарь Кабуки»: «Объединяло горожан — персонажей этих пьес то, что они, по сути, не были злодеями и, хотя совершали разные проступки, превыше всего на свете ставили понятие морального долга по отношению к другим (гири), а также чувствительное сердце, дар человечности (ниндзё); все персонажи были привержены принципу кармического воздаяния, чаще всего в конце концов раскаивались, возвращались на стезю добра и умирали, верные заповедям праведников».
Сётаро Икэнами прославился тем, что под влиянием духа французского кинематографа стал описывать жизнь опасного в криминальном отношении квартала Эдо, чем осовременил драмы о сиранами- моно. Небывалым до той поры успехом пользовались ставшие бестселлерами повести из серии «Записи инспектора уголовной полиции Хэйдзо-Гроза-Воров», центральный персонаж которых — Хасэгава Хэйдзо, глава отделения особой полиции в Эдо. Рассказ Сётаро Икэнами, включенный в данный сборник, воспроизводит старый жанр сиранами-моно, но по сути это яркий, своеобразный рассказ о страстной любви мужчины и женщины.
Казалось бы, тема рассказа Митико Нагаи «Время умереть» («Сёсэцу гэндай», 1964, № 2) — смерть добродетельной жены вслед за мужем, которому велено совершить харакири, в соответствии с правилами, принятыми в обществе того времени. Но за этим кроется драма: в частную жизнь любящих супругов вторгаются власти, в результате чего смерть становится уделом обоих. Мио, муж которой «опоздал умереть», проводит дни в тревоге и терзаниях, так что смерть, которую она в конце концов выбирает, — вовсе не «добродетельная смерть вслед за мужем», а скорее яркий протест против самого образа «добродетельной жены» феодальных времен.
Герой рассказа Дзиро Нитта «Ода Нобунага — полководец муссонных дождей» («Сёсэцу синтё», 1964, № 3) — личность историческая. Этот знаменитый полководец осуществил объединение Японии в период, называемый «эпохой воюющих провинций». Во многих странах народным героем обычно провозглашается полководец, изгнавший врагов со своей земли, но в Японии, куда иностранные войска проникали довольно редко, а режим Токугава и вовсе превратил ее в полностью закрытую от внешнего мира страну, славой
