Станек никак не мог сосредоточиться на партии. Хмурился, понимая непоследовательность своего поведения, и наконец произнес:
— У меня все-таки есть голова на плечах.
— Шах, — сказал Рабас.
Станек двинул короля меж двух пешек и, не отпуская еще несколько мгновений руку от картонной фигурки, прикинул: если оставить короля в этой западне, то Рабас следующими двумя-тремя ходами… Впрочем, у короля все равно нет другого поля для отступления, а Рабас вряд ли так далеко рассчитает вариант.
Но капитан рассчитал. Он поставил на одну линию с ферзем ладью, защитил ее слоном, взял у Станека пешку, потом ферзя и, объявив ему снова шах, не без ехидства ждал, пока Станек сам не признает, что белому королю мат. Станек сложил картонную доску с фигурками.
Массивное тело Рабаса заколыхалось:
— Это знаменательный день! — Он обнажил в улыбке свои неровные зубы: — Сегодня ты впервые проиграл недотепе Рабасу! Что-то тебя дьявольски вывело из себя, Ирка.
— Что-то? — оборвал его Станек. — Ты!
— Я?.. Я, ей-богу, не хотел. Я ведь только так — болтаю, — притворялся Рабас, — убиваю время. — Он взглянул на часы и, грузно опершись на затрещавший стол, поднялся.
Станек пошел проводить его на крыльцо.
Проходя через кухню, они натолкнулись на выскочившего им навстречу Леоша. Тот держал в каждой руке по котелку с дымящимся супом, из которого торчали петушиные крылышки и ножки.
— Пан капитан… Курочка — пальчики оближешь. Уколите, попробуйте! И бульончик королевский…
— А, курочка! — Рабас заговорщически подмигнул Леошу и причмокнул. — Очень жаль, но я спешу. Хочу до темноты вернуться в свой батальон.
— Сейчас ведь затишье!
Рабас нахмурился:
— Именно потому, что уж слишком долго это затишье. — Он, похлопывая коня, отвязал его. А сам все смотрел на Станека. И наконец решился высказать то последнее и самое важное, что все время сидело у него в голове. — У тебя, Ирка, в самом деле в подразделении никакого брожения? Прости, что я опять… — извинился Рабас, сославшись на то, что и в первом батальоне ослабла дисциплина, да и в своем он замечает такие же симптомы.
— Вот и следи получше за своим батальоном!
Рабас перебил:
— О нем-то я и забочусь! — Он держал коня за уздечку и горячился: — Твои связисты — это беспокойный улей. Пошлешь ты двоих на высотку, троих на косогор к лесу, и исчезли они из твоего поля зрения. Можешь ты быть уверен в том, что линия, которая им поручена, действительно будет проведена, скажем, ко мне? Нарвутся они где-нибудь на немцев, заберутся в кусты и будут там отсиживаться. У вас, проволочных дел мастеров, доверие к командиру куда важнее, чем в других родах войск.
Станек внимательно слушал Рабаса. Припомнил он и то, что рассказывала ему вчера Яна. Но, с другой стороны, он хорошо помнил, как вчера его ребята натянули кабель от дерева к дереву, притом на такой высоте, о которой он, отдавая приказ, даже и не подозревал. Он помнил, как самоотверженно, по пояс в грязи, работали они сегодня утром, перемещая кабели на новое место.
— Молчишь? — удивленно протянул Рабас.
— Молчу? — переспросил растерянно Станек. И быстро сказал: — Мне, Карел, чтобы сберечь твоих людей, приходится иногда жертвовать своими, порой я и сам подставляю голову под пули ради твоих солдат!
— Я рад, что воюю рядом с тобой! — воскликнул восторженно Рабас — Ну, успокойся! Я только на всякий случай страховался. Ведь мои позиции на высотке, вклинившейся прямо в расположение немцев. И потом, понимаешь, уж слишком долго длится это затишье… — Рабас умолк. Глубокая тишина царила вокруг. Молчали луга, деревья, молчало небо. Через силу капитан выдавил: — И именно сегодня какая-то особенная, пугающая тишина. Слышишь? — Он вскочил на коня.
С неспокойной душой смотрел Станек, как Рабас теряется в глубине живописного полотна без рамы, на котором нарисован не поэтический пейзаж, а дымящийся район дислокации, где по всем направлениям разбросаны пары связистов.
11
Станек вернулся в дом. Отыскал рапорты четаржа Калаша. Во всех было одно: моральное состояние личного состава — здоровое. Он внимательно просмотрел каждый листок, еще раз убеждаясь в том, что ничего не пропустил. Нет. Содержание везде одинаково, включая и сегодняшний утренний рапорт.
Подумал: разве стал бы Калаш умалчивать, если бы среди солдат в самом дело было каков-то брожение?
Когда четарж вошел, Станек сразу же протянул ему газету.
Калаш, судорожно схватив ее обеими руками, стал читать статью, в которой давалась оценка действиям связистов в ходе сражения за Киев: телефонисты своевременно восстановили поврежденную линию связи со вторым батальоном, внесли свой вклад в победу над врагом… Строчки слились в одну черную линию, словно провод, и перед глазами опять возник Боржек, в которого он только что выстрелил из пистолета…
— Достойны ваши ребята и сегодня такой же похвалы? — спросил Станек.
Боржек… похвала… допрос…
— Эта тьма… — начал Калаш неуверенно, — эти болота, тишина…
— Господа связисты желают воевать только в хорошую погоду? Заказать для них май? Соловьиное пение? Или, быть может, вашу любимую Персию?
Станек не был уверен, что до Калаша доходят его слова. Тот смотрел на него так, будто сам хотел о чем-то спросить. Станек повысил голос:
— Вы, пан четарж, отвечаете передо мной за своих ребят! От их работы зависит управление всей бригадой. Неужели вам это, черт побери, нужно объяснять как новичку?
— Конечно, не нужно, — начал было Калаш. — Я… — опустив голову, он прятал глаза под нахмуренными бровями.
— Вы ежедневно рапортуете мне о здоровом моральном духе личного состава. Это и вправду так?
— Ничего особенного я не замечаю, не знаю…
— Вот-вот! Ничего не знаете, а ведь это ваши солдаты. Зато я знаю! И знаю совсем противоположное тому, о чем вы рапортуете.
Калаш испуганно вскинул голову. В глазах опять застыл немой вопрос. Значит, он знает? Что знает?
— Это затишье действует на ребят.
— Вы думаете, затишье продлится вечно?!
— Нет, разумеется, опять будут бои.
— Безусловно, будут! И что к ним необходимо готовиться, вы, может, слышите впервые? Нет? Тогда вы, по крайней мере, должны понять, что я не потерплю среди связистов какого бы то ни было разброда лишь потому, что на фронте в данный момент затишье. А вы? Вы рядом с ними, видите все и миритесь со всем! Вы же их непосредственный командир!
Калаш сразу вспомнил один параграф воинского устава: период подготовки к боевым действиям столь же и даже более важен, как и сами боевые действия. Он понимал, что сует голову в петлю, но, начав запираться, не нашел в себе смелости сказать правду:
— Если бы я заметил что-нибудь серьезное…
— Значит, — уточнил Станек, — пока ничего серьезного вы не заметили?
