сегодня оно говорило то же самое: идите! Идите вперед!
«В те дни, Карел, я сблизился со своими ребятами. Они требовали ввести их в бой, и я поддержал их желание. С точки зрения Лондона, беспрестанно повторявшего — ничего не предпринимайте, ждите, пока вас освободит Запад, — и считавшего соединение полковника Свободы символической воинской частью, это был бунт».
Станек улыбнулся: «Помнишь, Карел, как парни носили меня тогда на руках по казарме? Калаш, Шульц, Млынаржик, Зап, Ержабек. Вот видишь, дружище! Я знаю своих ребят. Могу на них положиться. На всех. На Махата? И на него тоже. Правда, в Бузулуке Махата не было. Он появился позднее. Попал к нам из Германии, жалкий, отощавший. Я отдавал ему часть своего пайка, на учениях берег его, пока он не набрался сил и не привык тащиться долгие километры с катушкой на спине. Однажды он сказал мне: никто для меня не сделал бы столько, сколько вы… И вскоре отблагодарил: Яну в Киеве защищал не я — Махат защищал ее. Защищал для меня. Хотя она и ему самому не безразлична, как, впрочем, почти всем ребятам». Но об этом Станек уже не желал думать…
Валенки чавкали по раскисшей дороге. На боку ерзала сумка с инструментами, отмеряя позвякиванием клещей и отверток темп ходьбы спешившего Махата.
«Сумка да еще на животе ящик с телефоном — прямо какой-то торговец-разносчик, а не солдат! Ну, ничего! — думал Махат. — Сегодня я не буду торчать во втором батальоне и дуться с ребятами в марьяж. Я должен вернуться на основной пункт связи, пусть говорят, что угодно».
Он вдруг словно почувствовал чье-то прикосновение. Махат резко обернулся, поглядел по сторонам. Потом догадался: за ним по пятам шла тишина. Раньше на передовой все гудело, грохотало, а теперь — как в могиле.
Махат вскинул сумку, поправляя сползавший с плеча ремень. Выдернул валенки из размякшей глины. Инструменты противно лязгнули. Прижав сумку, он почти побежал. «Скажу ей… — Телефонный ящик ударил его в грудь. — Что же я ей скажу?»
— На линии «Кармен» плохая слышимость, — выпалил он, врываясь на пункт связи.
Яны не было.
— Откуда ты взялся, дружище? — спросил Зап, сидевший у аппарата.
— …и я пустился назад вдоль провода. Снаружи все в порядке, вероятно, это у вас… — ответил Махат и, схватив сумку с инструментами, подскочил к клеммной колодке, украдкой глядя, не Янина ли шинель висит на гвозде, — Где все?
— Панушка пошел к командиру роты. А Яна… — Зап догадался, что Здена вернулся ради нее. — Переодевается в гражданское. Куда-то собралась….
В дверях показалась Яна. Желтый свитер плотно облегал ее плечи и грудь. Махат только сейчас заметил, какая у нее стройная фигура. Она, смущаясь, прошла дальше в комнату, ступая словно по раскаленным угольям.
— Ай да Яна! Покажись! — воскликнул Зап. — Ну и франтиха, черт побери!
Зап был первым, кто сегодня с ней заговорил. Он лязгал зубами. У него не было второго комплекта обмундирования, а высушиться он не успел. Теперь, неуклюже выгнувшись, он старался сидеть так, чтобы мокрая, холодная гимнастерка не прикасалась к спине.
— Что с тобой, Эрик? — спросила Яна.
Зап растопырил руки:
— Дрожу, как мокрая курица. Промок, а здесь нежарко.
Яна подошла к нему поближе. Махат почувствовал запах сирени.
— Беги к своим, Эрик, погрейся.
«Ишь ты, даже надушилась. Знаменитая русская „Белая сирень“, — дурманящая, сильная. — Махат глубоко втягивал в себя воздух. — Это, конечно, он ей дал. Уже подарками приманивает».
— А телефон? — возразил Зап.
Яна заколебалась. Иржи ждет ее, но у Эрика слабые бронхи, и именно он сохранил к ней прежнее отношение. Может быть, отец скоро вернется.
— Я подежурю за тебя.
Махат ушам своим не поверил: она останется здесь и не пойдет к своему надпоручику? Зап возразил:
— Нет, Яна, не надо, я не хочу. Ты всегда меньше всего думаешь о себе…
— Перестань…
— …как во время ночного марша. У меня уж от винтовки колени подгибались, как у Христа под крестом, а ты, девушка, взяла у меня ее и тащила такое расстояние…
— Хватит разговоров. Быстро в постель.
Яна села к аппарату. Махат примостился с другой стороны и делал вид, что возится с клеммной колодкой. Отворачивал один болт за другим, потом снова закручивал.
Яна соединяла абонентов. Взволнованно повторяла название требуемой станции: «Яна», «Яна». Спустя минуту снова: «„Яна“, соединяю».
Махат ожесточенно орудовал отверткой.
Стук и скрип, усиливаемые мембраной трубки, Яна уже не могла больше переносить. Соединив очередного абонента, она приложила руки к ушам и повернулась к Махату:
— Прошу тебя…
— Еще минутку. Эта «Кармен»…
Да разве дело в «Кармен»! «Яна» — позывной Станека, вот где зарыта собака! По всей сети, как эхо, разносится: «Яна», «Яна», «Яна». «Соедините с „Яной“, дайте „Яну“». И при этом всем дается понять: от Яны руки прочь! Наш Амадей Моцарт забронировал ее для себя! Для пана командира это пара пустяков: стоит приказать — позывные моей станции «Яна», и представление окончено. А Яне это вскружило голову. Но только ли это…
— Не сожги за собой все мосты, — сказал Махат глухо.
— Откуда ты взял, что я хочу это сделать?
— Не хочешь? А разве ты знаешь, чего ты хочешь и чего не хочешь?
Яна продолжала соединять. Махат, не сводя глаз с желтого свитера, ковырял отверткой в колодке, не глядя на то, что делает. «Надпоручик, работник штаба — почему не я на его месте? Только потому, что он родился на два года раньше! В человеческой жизни пара лет иногда бывает огромным преимуществом».
Два года — два валуна, которые Махат в своих расчетах ворочал и так и эдак: Станек дослужился до поручика перед самой войной, а Махат еще не закончил технического училища, когда все это началось. Сюда он тоже попал двумя годами позже. Станек вырвался вперед. Махат, десятник, в звании его уже не догонит. Станек рядом с Яной от самого Бузулука, Махат — всего несколько месяцев. Опять дистанция в два года. Но в этом отношении время у Махата еще не потеряно! Солдат не во всем должен быть позади офицера!
Махат чувствовал, как душит его терпкий аромат сирени, душит злоба, душит страсть к Яне, которую еще сильнее возбуждал в нем запах духов. Он сжал кулаки. «Этот Станек держит нас обоих в узде. Он — наш господь бог! Как бы эта бедняжка не упала перед ним на колени!»
— Здесь, па фронте, офицеры клянутся в любви до гробовой доски, а ты слыхала, как эти паны на самом деле обращаются с армейскими девушками?
Знал, что слыхала. Панушка об этом позаботился. И случилось это как раз в присутствии Махата: здесь они крутят любовь, а дома, после войны, поставят на этом точку. Кому посчастливится остаться живым, тот вернется эдаким героем, возьмет в жены девушку из зажиточной семьи и заживет себе припеваючи.
Яна с ужасом посмотрела на Махата. Она никогда не связывала подобные разговоры со Станеком. Но Махат сейчас имел в виду именно Станека.
— А знаешь, как поступает скромный солдат! — И он сравнивал легкомысленных офицеров с Боржеком, который хотел жениться на Эмче именно здесь, на фронте. Махат поймал взгляд Яны и, глядя на
