чехом…
— Извернусь? Я врать не собираюсь! — сказала она и прибавила шагу, чтобы он немного поотстал.
Но и Ефимыч поднажал.
— Ведь ты, я думаю, не будешь ему объяснять, что оставила дома больного мужа, а сама тут с другим любовь крутишь. Может, дать тебе какой-нибудь совет? Я-то человек бывалый.
— Не нуждаюсь! — Она припустила почти бегом. Чертыхалась. «Будет мне тут всякий лезть в душу». Кричала через плечо: — Вы что, хотите удержать меня в супружеском хомуте? А что вы знаете о моем муже? Тьфу!
Патруль. «Стоп! Хоть отдышусь», — воспрянул Ефимыч. Куда там!
Патрульный выкрикнул «Пароль!» Варвара ответила, затем спросила, как выйти на шоссе. Туда? Хорошо. И снова устремилась вперед. Теперь уже шли в горку. Ефимыч что-то говорил. Варвару вдруг словно прорвало. Позорит танкистов? И при чем тут Беляев? Какое ей дело до жены Беляева? Почему тот сравнивает ее со своей Соней? Вопросы так и сыпались.
— Если его Соне нравился ее Онегин или Дон-Жуан в шелке и кружевах, то я тут при чем? Где вы там плететесь? Смотрите! — закричала она. — Воронка от снаряда. Не скатитесь в нее. Костей не соберете.
И опять сломя голову вперед. Наконец шоссе. Показался грузовик. Варвара проголосовала.
— В Васильково?
— Нет.
Ефимыч кипел злобой. Не только за Беляева, но и за себя. Его сын потерял на фронте ногу. Они поменялись местами: старый был здесь вместо сына, сын вместо старого — в колхозе.
— Странный был бы порядок, если б сы́нова Марфа стала бегать за другим, кого война пощадила! За каким-нибудь ветрогоном, вроде Петра Петровича. Я бы ее задушил к чертовой матери! — ругался он в обледеневшие усы.
Варвара разозлилась:
— Почему вы решили, что я подлая, бездушная? Разве я бросила бы искалеченного ради забавы? С чего вы это взяли? И Соня, и Марфа никогда бы такого не сделали. — Варвара остановилась, повернула злое лицо к Ефимычу. — Если бы Беляев был моим мужем, я за то, что он пережил, клянусь вам… любила бы его больше, чем того, прежнего обольстительного баритона. Или ваш сын… Но что меня возмущает, это ваше желание вмешиваться во все, поучать, ни в чем как следует не разобравшись…
Огромная побеленная пушка, которую тащил на буксире грузовик с боеприпасами и расчетом, надвинулась на них.
— В Васильково?
— Да, — крикнули из грузовика солдаты и втащили в кузов старика и Варвару.
Ефимыч все наставлял ее:
— Видишь, девочка, видишь, как ты правильно говоришь. Вот, Варя, и пообещай капитану, что уже никогда с Петром Петровичем…
— Что вы, дед! Опять мораль читаете? Не с Петром Петровичем — с мужем разойдусь!
— Варвара! — строго прикрикнул Ефимыч.
— Что вы обо мне знаете? Что я замужем. А за кем? Об этом не спрашиваете! — Варвара сжалась, опустила голову и замолчала. Потом вдруг снова набросилась на Ефимыча: — Это вы виноваты, что я разлюбила мужа! Вы все в роте! Беляев, Леонтий, наш капитан…
Старик всполошился:
— Болтай, сумасшедшая! Будешь теперь валить на всю роту.
У Варвары от непрерывной тряски стучали зубы.
— Беляев мог бы и до сих пор нежиться в госпитале. Обожженный. Так нет, не хочет! Капитану предлагали после трех ранений быть инструктором в военной академии. Не хочет! Он в Берлин хочет! — Она сжала зубы, чтобы они не так лязгали. — Любой из вас в роте лучше моего мужа. А Петр Петрович к тому же любит меня!
Ефимыч не мог прийти в себя:
— И этого, этого… — повторял он, — этого достаточно, чтоб изменять мужу?
— Достаточно. Даже чересчур. — Голос Варвары был теперь скорее скорбным, чем резким. Она думала, что хорошо знала мужа. Нет, не знала. Только война показала, какой он на самом деле. — Его брат погиб под Сталинградом. Вот вы, пожилой человек, пошли на фронт вместо выбывшего из строя сына. Георгий, чех, сражается за свою землю на чужой земле, да как! А мой Коля не в состоянии защищать даже свою собственную. — Голос Варвары посуровел: — Нашел у себя целую кучу болезней: желчный пузырь, сердце, нервы… Но меня на фронт отпустил. Все-таки кто-то в его семье участвует в Великой Отечественной. Для больного это большая жертва, не так ли?
Ефимыч понял. Он был спокоен за сына, спокоен за Беляева. Его волновала Варвара. Он молча взял ее руку и прижал к своей груди, словно выпавшего из гнезда неоперившегося птенца.
— Но муж пишет тебе! А ты ему. Все время. И такие длинные послания.
Варвара глядела назад на убегавшее шоссе.
— У меня дети, еще маленькие. — В глазах ее блеснули слезы. — Пишу мужу, и он мне. Каждое его письмо перечитываю по многу раз, пока не придет новое — он пишет о моих ребятах. Как иначе я могла бы здесь выдержать, скажите, как? — Лицо Варвары стало нежным от легкой улыбки. — Танечка писать еще не умеет, а Володя пишет немножко. Печатными буквами. «Дорогая мамочка, я и Таня крепко тебя целуем». — В Варваре что-то надломилось. — Оставьте меня в покое.
Замелькали первые домики Василькова. Ефимыч с Варварой спрыгнули с грузовика. Опять патруль. Проверил документы, просмотрел бумагу, которая должна была обеспечить им доступ в расположение бригады Свободы, и скомандовал:
— Кругом и назад!
— Мы должны явиться к старшему лейтенанту, связисту! — кричит Варвара.
— Ищи его, свищи! Их бригада передислоцировалась.
— Куда?
— Не знаю! А вам дальше нельзя.
К югу от Василькова полыхали зарницы, оттуда долетали отчетливые залпы орудий.
Варвара с Ефимычем возвращались пешком.
— Ну, как? — встретил их вопросом капитан.
Ефимыч вытащил из кармана позолоченную стопку.
Беляев, колеблясь, взял свой подарок обратно.
— Не принял?
— Переместились.
— Далеко?
— Никто не знает. — Ефимыч повысил голос: — Но мы снова с ними встретимся, снова они нам подсобят, а мы им. И будет это еще много раз.
Для могучего коня низкие сани были словно скорлупка. Он почти их не ощущал. Несся галопом по замерзшим болотам, по льду, по полям. Цок-цок. Снег летел из-под копыт.
Эту поездку Станек придумал сам. Знал, что русские уже проложили свой кабель. Но хотел посмотреть, не натолкнулись ли его телефонисты в поле на неожиданные трудности и успешно ли продвигается демонтаж всей сети.
— Айда, Ветерочек! Гей!
Они летели, сплошь белые: сани побеленные, Ветерок белой масти. Станек и Яна тоже в белом: полушубки белые, белые валенки, ушанки из белой овчины.
Яна прислонила голову к плечу Станека:
— Я так мечтала…
— О чем?
— Вот об этом.
