Так, набросок Конституции начинался словами: «Испания представляет собой демократическую республику тружеников всех классов, организованных в режиме на основе свободы и справедливости». Правительство «исходит из народа», и все граждане признаются равными. Страна отказывается от войны как средства национальной политики. Не признаются никакие аристократические титулы и звания. И мужчины и женщины могут голосовать с 23 лет.

Даже эти положения были достаточно противоречивыми, а последовавшие за ними статьи, относящиеся к религии, вызвали неподдельную бурю негодования. Выплаты государства священникам приостанавливались на два года, хотя их заработная плата была частью компенсации, которая выплачивалась церкви за конфискацию земель в 1837 году. Все религиозные ордена были обязаны зарегистрироваться в министерстве юстиции. Если принималось решение, что они представляют собой опасность для государства, их распускали1. Ордена, которые требовали дополнительных обетов, кроме трех канонических, распускались в любом случае. Это был просто способ отделаться от иезуитов, которые обычно требовали клятвы на верность папе. Ни один орден не имел права на собственность большую, чем это нужно для существования, а также заниматься коммерцией. Все они должны были ежегодно представлять государству декларации о доходах. Образование предполагалось строить на основе «идеалов человеческой солидарности». То есть религиозному образованию был положен конец. Полагалось получать официальное разрешение «на все публичные манифестации религиозного характера», такие, как пасхальные и рождественские шествия. Допускались разводы.

Включение таких подчеркнуто антиклерикальных статей в текст Конституции Испанской республики оказалось политической глупостью. Осуществление таких условий было бы под силу лишь более счастливой и справедливой Испании. Можно понять, что Асанья, который добился смягчения самых жестких требований, вволю настрадался от братьев-августинцев в школе мрачного Эскориала. Тем не менее было бы куда умнее отложить этот полный разгон церкви до лучших времен. Стоило бы дождаться, пока место августинских и иезуитских учебных заведений займут светские школы такого же уровня. Ибо при всех своих недостатках монашеские ордена содержали в стране лучшие, и практически единственные, средние школы. Даже либеральная пресса осудила эти меры. Но Асанья гремел в кортесах: «Не говорите мне, что это противоречит свободе. Речь идет об общественном здоровье». Впоследствии все испанские католики, если они хотели критиковать образовательную или религиозную политику, оказывались в положении, требующем вообще отвергать Конституцию республики.

Дебаты в кортесах по поводу этих клерикальных статей вызвали первый из многочисленных правительственных кризисов Второй республики. Премьер-министр Алькала Самора и министр внутренних дел Мигель Маура, оба католики, подали в отставку. Спикер кортесов социал-реформист Бестейро, временно занимавший пост президента Испании, обратился к Асанье с призывом сформировать другое правительство. Поскольку в ходе дебатов о религиозных проблемах Асанья возглавлял правительственные партии, выбор пал, естественно, на него. Его выдвижение несказанно разгневало радикала Лерру, который вместе со своими девятью десятками сторонников перешел в оппозицию. Но и после этого правительство осталось резко антиклерикальным, ибо в него вошли новые либералы, единомышленники Асаньи и социалисты. Тем не менее Алькала Самора согласился стать первым президентом республики. Без сомнения, его соблазнили и солидный должностной оклад и высокое звание. Так что нельзя утверждать, что католики были полностью отстранены от управления государством.

Конституция наконец была принята кортесами в конце 1931 года. Правительству осталось лишь выпустить немалое количество законодательных актов, которые введут в действие статьи Конституции. Первым делом министры занялись «Законом о защите республики». Конституция провозглашала, что в случае чрезвычайного положения на тридцать дней отменяются все свободы. Новый закон давал право министру внутренних дел запрещать все публичные собрания. Это положение подверглось атаке со стороны правых, которые посчитали, что оно прокладывает путь к диктатуре. Но в последний день 1931 года произошел кровавый инцидент, который привлек внимание всей страны.

В далеком пустынном районе Эстремадуры располагалось небольшое пуэбло Кастельбланко, где жили 900 человек. Условия жизни ничем не отличались от всего этого региона. Тут особо не голодали. О насилии не знали. Тем не менее местное отделение CNT обратилось за разрешением провести митинг. В нем было отказано. Анархисты решили настоять на своем. На защиту власти явилась гражданская гвардия.

В то время в ее рядах по всей Испании числилось порядка 30 000 человек. Она была организована в 1844 году, чтобы защищать порядок и спокойствие в сельской местности, в которой долгое время господствовали бандиты. Они использовали методы партизанской войны, доказавшие свою действенность в войне против Наполеона. Гражданская гвардия была организована наподобие армии, ею командовали офицеры в военных чинах, и возглавлял ее генерал. В ее составе были солдаты и офицеры регулярной армии. Облаченные в зеленую униформу, в треуголках, эти полицейские силы, обитавшие в мрачных казармах, вели себя как армия захватчиков. Гражданские гвардейцы никогда не служили в той части страны, откуда были родом. Им не позволялось общаться ни с кем из жителей той деревни, где они были расквартированы. Гражданская гвардия пользовалась репутацией жестокой и безжалостной силы. «Если кто-то вступает в ряды гражданской гвардии, – заметил Рамон Сендер, – то тем самым он объявляет гражданскую войну всем остальным»2.

В Кастильбланко в 1931 году гражданская гвардия была столь же непопулярна, как и по всей Испании. Гвардейцев постигла ужасная судьба. Когда они попытались воспрепятствовать митингу CNT, на них напало все население деревни. Четверым размозжили головы, выкололи глаза, а трупы изуродовали. На одном из трупов впоследствии насчитали 37 ножевых ран. И так же, как в Фуэнте-Овехуне, поселке, чьим именем была названа пьеса Лопе де Веги, привлечь убийц к суду оказалось невозможным. Ответственность пала на всю деревню, а не на кого-либо из ее жителей. За этой трагедией последовали примерно такие же, хотя не столь драматические, события в других пуэбло. В Аренальдо успех оказался на стороне гражданской гвардии, которая дала выход бессмысленному чувству жестокой мести; но в Сальенте, в долине Льобрегат недалеко от Барселоны, CNT захватила и удерживала его несколько часов, подняв над ним красный флаг и объявив себя независимой общиной3.

Повторяемость таких взрывов насилия со стороны рабочего класса против режима, похоже, наконец заставила правительство задуматься над решением фундаментальных социальных проблем, которые вызывали волнения испанских рабочих. Особое внимание следовало уделить сельскому хозяйству Испании.

В 1936 году работоспособное население Испании насчитывало 11 миллионов человек. Два миллиона можно было отнести к среднему классу, два – к его нижнему слою (торговцы, мелкие художники). Четыре с половиной миллиона были заняты в сельском хозяйстве, два или три работали в промышленности или на шахтах. Последней группе, благодаря хорошей организации и потребности в угле, первой удалось добиться сравнительно неплохих условий жизни. Сельскохозяйственные районы на севере, северо-востоке и на Средиземноморском побережье вплоть до Валенсии состояли из приусадебных участков, достаточно больших и плодородных, чтобы прокормить семью. Среди них кое-где встречались крупные поместья. Кроме того, эти районы, в которых была проложена лучшая в стране ирригационная система, были сравнительно близки от промышленных центров Каталонии и Басконии. Остальная же часть сельской Испании пребывала в бедности. В обеих Кастилиях, в Андалузии и Эстремадуре из 1 026 412 «землевладельцев», плативших налоги, 847 548 довольствовались доходом менее одной песеты4 в день в ценах 1936 года. На северо-западе, в Галисии, где многие мелкие собственники обрабатывали скромные клочки бесплодных земель, положение было примерно таким же. В Ламанче и Новой Кастилии на земле работали главным образом фермеры-арендаторы и мелкие собственники. В провинциях Андалузия и Эстремадура преобладали большие запущенные поместья, в которых кормилось множество безземельных батраков. В 1936 году условия жизни во всех этих районах были примерно такими же, как во времена Реконкисты или даже при римлянах. Летом работники могли зарабатывать до шести песет в день, но это в виде исключения. От весны до осени, четыре или пять месяцев, средний заработок этой прослойки колебался между 3 и 3,5 песеты в день. Остальное время года они оставались без работы. Эти сельскохозяйственные рабочие жили в больших запущенных деревнях, которыми славится юг Испании, и никогда не отдалялись от них, ибо тут была жива средневековая потребность собираться всем вместе, чтобы легче держать оборону. В этих пуэбло агенты землевладельцев набирали рабочую силу, когда в ней возникала потребность. С рассветом жители, «одетые в поношенные холщовые куртки и сандалии из пеньки», собирались на деревенской площади,

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×