берегу моря, обнесенные колючей проволкой. Люди, как животные, рыли норы в земле, чтобы найти в них укрытия. Всего было создано пятнадцать таких лагерей, охраняемых сенегальцами. Некоторые беженцы, пересекавшие границу, имели при себе горсть земли из родной деревни. У одного из них гвардеец с силой разжал стиснутые пальцы и брезгливо выкинул горсть испанской земли во французскую канаву.
Первые десять дней существования лагерей в них почти не было воды и пищи, и раненые, которых дотащили сюда товарищи, оставались без присмотра. Среди них был поэт Мачадо, который вскоре умер, но не от ран, а от душевной травмы. Пищу позднее подвезли, но в лагерях так и не было создано ни нормальных условий, ни укрытий. Французское правительство подвергалось яростной критике, но ему приходилось прилагать поистине геркулесовы усилия, чтобы за столь короткое время принять почти 400 000 беженцев. В то же время стало ясно, что таким обращением с беженцами французское правительство надеялось заставить многих из них вернуться на милость генерала Франко. Люди, с удобствами обитавшие в Америке или Англии, тоже проявляли бессердечность. Например, издатель «Нью-Йорк таймс» потребовал от Герберта Мэттью, чтобы тот не слал в газету эмоциональные репортажи об условиях жизни в лагерях. Говорилось, что на содержание одного беженца уходит до 15 франков в день, а на раненого – 60 франков. В начале февраля французское правительство выделило на эти цели 30 миллионов франков. В то же время оно просило и другие правительства разделить с ним эту ношу. Бельгия согласилась принять 2–3 тысячи испанских детей, но Россия и Англия на первых порах вообще отказались от приема беженцев. Позже Британия решилась принять к себе ограниченное число лиц из руководящего состава. Россия предоставила в помощь беженцам 28 000 фунтов стерлингов, а Англия выделила Красному Кресту для работы в лагерях 50 000 фунтов3.
Тем временем 1 февраля остаток старых кортесов в количестве 62 человек, которых с таким энтузиазмом избирали три года назад, собрался в подвале старого замка в Фигерасе, последнем перед границей городе Каталонии. За столом, покрытом флагом республики, сидел Диего Мартинес Баррио. Негрин произнес речь, в которой обозначил три условия заключения мира: гарантия независимости Испании, гарантия права испанского народа выбирать свое правительство и свобода от преследований. Никто не спорил с ними, хотя было ясно, что генерал Франко эти условия не примет, и посему правительство объявило о продолжении войны. Кортесы кончили свое существование. Его депутаты, включая большую часть членов правительства, направились во Францию. Асанья, Агирре и Компаньс с Ларго Кабальеро уже были там. Альварес дель Вайо и Негрин еще на несколько дней остались в Каталонии. 2 февраля они встретились со Стивенсоном и Жюлем Анри, английским и французским посланниками, чтобы те помогли им договориться с националистами о начале мирных переговоров на условиях, выдвинутых в речи премьер-министра в Фигерасе. Два дипломата согласились предпринять такую попытку и не отступили от своих слов. Негрин добавил, что, если эти условия будут отвергнуты, республика продолжит войну из Валенсии. Альварес дель Вайо занимался доставкой полотен музея Прадо из Фигераса. На грузовиках они были переправлены в Женеву, где их взял под охрану для испанского народа генеральный секретарь Лиги Наций. Изможденные и измотанные беженцы стояли на обочинах дорог, когда мимо них везли бесценные холсты Веласкеса, Гойи, Тициана и Рубенса.
В то же самое время продолжалось мощное наступление наваррских и итальянских частей. Жерона, Венеция Каталонии, пала 5 февраля. Она подверглась жестокой бомбардировке зажигательными бомбами, которая настолько возмутила отступающих республиканцев, что они стали оказывать сопротивление. Была перебита часть заключенных националистов – включая полковника Рея д'Аркура, героя Теруэля и епископа Теруэльского, убитого вместе с ним. С трудом удалось остановить Андре Марти. Он собирался расстрелять часть сотрудников своего старого штаба в Альбасете. Марти, не в силах выйти из своего бредового состояния, опасался, что они смогут рассказать миру о его маниакальных действиях. На западе Гарсиа Валиньо занял город Вич со старым кафедральным собором. Как националисты и предполагали, последние попытки сопротивления в Каталонии фактически были подавлены. Пока сэр Ральф Ходжсон, действуя и в интересах Британии, излагал испанским националистам три условия мира Негрина, к французской границе подходили четыре армейских корпуса. 8 февраля наваррцы заняли Фигерас. В тот же день их передовые отряды вступили в соприкосновение с арьегардом отступающих республиканцев. 9 февраля Сольчага и Москардо вышли на французскую границу – один у Ле-Перту, другой у горных отрогов Нурии. К 10 февраля на всей протяженности границы уже стояли части армии националистов. В первой половине этого дня Модесто успел переправить во Францию последние отряды Армии Эбро. Именно в этот момент Хименес Кабальеро, служивший под командой Москардо, вспомнив знаменитую похвальбу Людовика XIV, со смехом сообщил своим товарищам: «Наконец-то мы на Пиренеях!»
Так завершилась кампания в Каталонии. Раненых и убитых подсчитать трудно. По данным националистов, республика потеряла 143 самолета. Общее количество республиканцев, попавших в плен в ходе этой кампании, равнялось примерно 200 000. Предполагается, что во время отступления, республика оставила 242 орудия, 3500 пулеметов и 3000 машин. Цифры, скорее всего, преувеличены. В Барселоне же начались неизбежные репрессии. Кроме того, как и предполагалось, автономия Каталонии была немедленно отменена и каталанский язык лишен статуса второго государственного4.
1 Во время Гражданской войны прошли еще три опроса общественного мнения англичан. В январе 1937 года лишь 14 процентов считали, что хунту в Бургосе следует признать подлинным правительством Испании, а 86 процентов выступали против нее. В марте 1938 года 57 процентов выразили симпатии правительству Испании, 7 процентов – Франко и 36 процентов не имели конкретного мнения. Опрос в октябре дал примерно такие же результаты.
2 С самого начала войны французское правительство уже потратило 88 миллионов франков на помощь беженцам.
3 Конечно же в этих лагерях случались и непредвиденные встречи, и выяснения личных отношений. Например, в лагере в Аргеле Асторга Вайо, один из руководящих работников ненавистного SIM, встретил несколько знакомых, которых знал еще в начале войны. Он прогулялся с ними, вспоминая прошлые времена. Внезапно Вайо заметил, что они ведут его в пустынную часть лагеря, где он увидел глубокую яму, выкопанную под соснами. Вайо в ужасе повернулся. Спутники мрачно усмехались. Они похоронили его заживо.
4 Пропаганда настойчиво и безжалостно взывала к мщению. «Некая женщина из Барселоны, – сообщила газета своим читателям, – недавно убила тридцать своих любовников, потому что все они были марксистами».
Глава 73
После падения Каталонии мир пришел к выводу, что испанская война завершилась. На Парижской бирже стоимость националистской песеты в семьдесят раз превысила валюту республики, хотя, думается, ее подлинная стоимость была ближе к неофициальному курсу 100 песет за доллар, чем к зафиксированному 42 песеты за фунт стерлингов1. В националистской Испании больше не было слышно ни о заговорах, ни об убийствах. В свое время пессимисты были самыми желанными клиентам в баре «Чикоте» в Сан-Себастьяне, который считался известнейшим в националистской Испании. Теперь количество оптимистов значительно превосходило даже тех, кто подсмеивался над плакатами: «Храните молчание и будьте бдительны, враг подслушивает». Ссоры и споры сошли на нет. Серрано Суньер стал ближайшим советником Франко. Кончина 24 декабря старого генерала Мартинеса Анидо устранила его главного недоброжелателя в администрации, и 24 января министерства общественного порядка и внутренних дел были объединены под его общим руководством. Вопрос о взаимоотношениях между режимом и церковью был поднят Серрано Суньером на пресс-конференции 6 февраля. Вознеся хвалу католическим традициям, он предложил значительно усилить ее влияние, особенно в образовании. Кроме того, он потребовал возвращения к Конкордату 1851 года. Но в целом у Серрано Суньера не было своего собственного плана действий. Кардинал Сегура, вернувшийся в Испанию как архиепископ Севильский после смерти кардинала Илундаина, осудил фалангу, как организацию неверующих, которая находится под влиянием нацистов. Несколько позже кардинал Тома из Толедо вернулся к этой теме и со свойственной для него осторожностью в своем пастырском послании осудил «преувеличенный национализм».
В националистской Испании снова стала обсуждаться возможность реставрации монархии. Декрет от 15
