пропаганды при Кейпо де Льяно (и, испытывая омерзение к этой работе в дальнейшем, сбежал за границу), считает, что к началу 1938 года в районах, которые контролировал его бывший шеф, казнили 150 000 человек. Можно с уверенностью утверждать, что все эти цифры сильно преувеличены. Республиканцы, которым довелось обитать в мятежной Испании, в тюрьме или вне ее, естественно, преувеличивают число казней – не из-за озлобленности, а из-за живых воспоминаний о ночных расстрелах, когда число в двадцать казненных значительно превышала сила их воображения. Хотя мадридский совет юристов считает, что в первые месяцы войны в Наварре состоялось 7000 казней, епископ Витории (смещенный националистами со своего престола) утверждает, что такое количество людей было убито в Наварре, Бискайе и Алаве за все время военных действий. Сами власти мятежников никогда не публиковали никаких данных о количестве погибших вне поля боя на своей территории. Внимательное изучение достаточно серьезных свидетельств позволяет утверждать, что речь, скорее всего, может идти о 40 000 казнях, проведенных националистами за все время войны. Это число включает расстрелянных без суда и следствия пленных, что были захвачены в самом начале войны, казненных по приговору суда и убитых в уличных боях. Были казнены за «бунты» и офицеры, сохранившие верность правительству. В их числе шестеро генералов: Молеро из Вальядолида, Батет из Бургоса, Ромералес из Мелильи, Сальседос и Каридад Пита из Ла-Коруньи и Кампинс из Гранады. Казнили и адмирала Асароло, командующего арсеналом в Эль-Ферроле7.
Среди этих смертей в памяти многих осталась гибель Федерико Гарсиа Лорки, крупнейшего испанского поэта того времени.
Он никогда не примыкал ни к одной политической партии – его шурин был социалистом, мэром Гранады, а сам Лорка поддерживал тесные связи с левыми интеллектуалами. После победы мятежа в Гранаде Лорка покинул свой городской дом (он изредка бывал в нем) и нашел убежище у своего друга поэта Луиса Росалеса, брат которого был фалангистом. Несмотря на то что он находился под их защитой, Лорку увели и расстреляли. Подлинная причина его смерти, а также место последнего захоронения так до сих пор в точности и неизвестны. Скорее всего, ответственность за его смерть несет местное отделение фаланги. Могли его расстрелять и гражданские гвардейцы, чьи души поэт однажды сравнил с грубым сукном их мундиров. Сейчас он покоится в неизвестной могиле где-то в отдаленной части провинции Гранады8.
Юридическим основанием всех этих казней было лишь одно – состояние войны, о которой главари мятежа объявили в день его начала. Сначала не было никаких даже подобий судебных процессов. Один человек выносил приговор и приводил его в исполнение. Тем не менее вскоре появился ряд военных трибуналов, в пожарном порядке созданных из отставных офицеров, в помощь которым призывались юридически подкованные лица. Те придавали приговорам трибунала юридическую форму, так что были довольны и военные и юристы. И все же эта парадоксальная юридическая форма «беспокоила всех, кто не страдал сектантским ослеплением».
Что вызвало это волну насилия? Многие настоящие убийцы, как из среды рабочего класса, так и мятежники, без сомнения, искренне наслаждались этим кровопролитием. Но остальные – а их было большинство – искренне считали, что их обязанность – с корнем истребить грязные ереси социализма, коммунизма и анархизма. Ибо они, как в Бога, верили, что эти идеи уничтожат их вечную и прекрасную Испанию.
1 Об этом и о многом другом сообщают такие свидетели, как Бахамонте, Бернанос и другие. В то время из-за жесткой цензуры и ограничений свободы передвижений журналистов новости с территории мятежников поступали очень скупо, тем более что капитан Болин, возглавлявший цензуру националистов, с удручающим постоянством продолжал высылать журналистов.
2 Бернанос и мистер Лоренс Дандес считают, что настоящий террор на Мальорке начался лишь после того, как республиканцы в августе и сентябре атаковали остров. Главный исповедник тюрем мятежной Испании брат Мартин Торрент позже высказал теологическую мудрость: «Счастлив тот, кто приговорен к смерти, ибо он единственный, кто знает, когда он должен умереть. Так что у него есть возможность перед смертью получить успокоение души».
3 В то время Бернанос жил на Мальорке в доме семьи фалангистов Де Сайас.
4 Информация, поступившая от дочери адмирала националистов, расстрелянного в самом начале войны. Позже, когда женщина узнала, что судья, приговоривший ее отца к смерти, был осужден на территории мятежников, она попыталась вмешаться, но не смогла предотвратить его казнь.
5 В то время по обе стороны разделительной линии нигде не было места состраданию или мысли о друзьях, которые оказались по другую сторону границы. Например, Мола следующим образом отреагировал на предложение Красного Креста об обмене политическими заключенными. Он сказал доктору Жюно: «Как вы можете ожидать, что я обменяю кабальеро на красного пса? Если я отпущу заключенных, мои же собственные люди сочтут меня предателем… – Мола был одержим этими опасениями. – Вы явились слишком поздно, месье, эти собаки уже уничтожили самые величественные духовные ценности нашей страны».
6 Будущий республиканский ас полковник Лассаль потом сбросил с воздуха лилии на могилы республиканцев в Севилье.
7 Можно предположить, что данные республиканцев правдивы. В маленьких городках националисты расстреливали куда больше пленных, чем Народный фронт; в маленькой деревушке в провинции Малаги «красные» казнили 12 человек, а националисты – 111. Но в больших городах все было наоборот.
8 Мистер Бреннан в 1950 году попытался разыскать могилу поэта и считает, что нашел ее в Визнаре, на краю андалузского поместья герцога Веллингтона. В течение десяти лет в мятежной Испании никто не вспоминал о Гарсиа Лорке. Затем фаланга стала возлагать ответственность за его гибель на католиков, говоря, что ложные слухи якобы о расстреле республиканцами драматурга Бенавенте вынудили католического депутата от Гранады Руиса Алонсо отдать приказ о расстреле Лорки в виде ответной меры. Другое предположение о смерти поэта гласит, что он был, подобно Кристоферу Марло, убит в пьяной драке из-за красавицы цыганки. Результаты расследования Бреннана в целом подтверждаются и другими работами. Хотя Васкес Осанья утверждает, что до 18 августа поэт был еще жив. Нельзя полностью отбрасывать и мотив мести из зависти со стороны какого-то незначительного поэта-фалангиста.
Глава 20
А тем временем вихрь революции проносился и по тем городам, где мятеж националистов был подавлен, и по тем, где он не состоялся. Повсюду возникали комитеты контроля, в которых формально были представлены все партии Народного фронта, вместе с анархистами. На деле же их состав отражал реальную расстановку политических сил в том или ином городе1. Комитеты ставили себе целью внести такие изменения в городское сообщество и его окружение, которые отвечали бы взглядам сильнейшей в данном городе партии. Первыми шагами, общими для всей Испании, были объявление вне закона всех правых партий, конфискация отелей, правых газет, предприятий и особняков. В них революционные партии и профсоюзы разбивали свои новые шикарные штаб-квартиры. Дороги патрулировались милицейскими патрулями. Появлялись многочисленные подкомитеты, которым предстояло заниматься всеми отраслями городского и сельского хозяйства. Республиканская Испания представляла не столько единое государство, сколько беспорядочное сочетание отдельных республик. Неразбериха в регионах напоминала обстановку 1870-х годов или времен Наполеоновских войн, хотя сейчас она была в немалой мере подогрета классовыми и религиозными страстями.
С самого начала революции ей повсеместно сопутствовала волна убийств, разрушений и грабежей. Милицейские соединения политических партий и профсоюзов организовывали отряды, которые брали себе имена, напоминающие названия футбольных команд. Существовали, например, «Рыси Республики», «Красные Львы», «Фурии», «Спартакус», «Сила и Свобода». Другие отряды называли себя в честь левых, испанских и заграничных, политических лидеров2. Их страстная ненависть первым делом была обращена против церкви. Во всей республиканской Испании костелы и монастыри безжалостно грабились и сжигались, хотя церковь практически нигде не принимала участия в мятеже. Почти все
