Правительство Великобритании, получив телеграмму от своего посла в Париже, серьезно встревожилось из-за французской реакции на кризис в Испании. На 23–24 июля в Лондоне была назначена встреча английского, французского и бельгийского министров иностранных дел, которым предстояло обсудить предположительный подход Гитлера и Муссолини к новому договору пяти государств о коллективной безопасности. Болдуин через Корбэна попросил Блюма прислать своего секретаря по иностранным делам Дельбоса, чтобы вместе с Иденом обговорить положение дел в Испании. По совету Алексиса Леже, уроженца Мартиники, генерального секретаря Кэ-д'Орсэ (потом он стал известен как нобелевский лауреат, поэт, автор «Анабасиса»), Блюм согласился. Для Леже настоящим «кошмаром» (любимое слово дипломатического словаря тех лет) стала мысль о том, что Англия может отвернуться от левой Франции и объединиться с Германией. В то же самое время Карденас, испанский посол, испытывая симпатии к националистам, подал в отставку, оставив двух испанских офицеров-летчиков обговаривать детали переброски оружия, но на следующий день из Женевы явился Фернандо де лос Риос, бывший министр республики, который и взял на себя эти обязанности.
Утром 23 июля в Лондоне началась конференция. Блюм явился как раз к ленчу. В холле отеля «Кларидж» Иден спросил его: «Вы собираетесь посылать оружие Испанской республике?» – «Да», – сказал Блюм. «Это ваше дело, – заметил Иден, – но я попросил бы вас только об одном. Будьте благоразумны».
Этот совет Идена точно отражал глубокое стремление к миру, которое в то время испытывали британский кабинет министров и народ Англии. Лидер оппозиции Эттли поддержал лейбористскую партию и английский рабочий класс, проявивших симпатии к испанским товарищам. И в резолюции от 20 июля потребовал оказать им «всю практическую поддержку». Однако большая часть высшего и среднего класса Англии открыто поддерживала националистов. Тем не менее в Англии не было ни одного политика, который взялся бы утверждать, что страна должна вмешаться в этот конфликт, встав на ту или иную сторону. Вопрос заключался лишь в том, какую форму нейтралитета предпочесть. На первых порах лейбористская партия считала, что надо дать возможность республике закупать оружие – и в Англии, и в любом другом месте. Но с этим не согласились критики-консерваторы из правительства, такие, как Уинстон Черчилль, который, хотя и противостоял Германии и Италии, так же как и оппозиции (скорее по традиции, чем по идеологическим причинам), не считал, что испанский конфликт имеет какое-то значение для Англии, даже со стратегической точки зрения. Черчилль сам был встревожен революционным характером республики и несколько дней спустя написал личное письмо Корбэну, послу Франции, с протестом против французской помощи республике, предупредив его о необходимости соблюдать «предельно строгий нейтралитет»10. В Форин Офис Иден пытался проводить такую же политику, стараясь, чтобы она была общей для Англии и для Франции. Британское правительство исходило из предположения, что ремилитаризация Рейнской зоны в феврале и итальянское завоевание Абиссинии удовлетворят аппетиты диктаторов и они примутся помогать установлению нового порядка в Европе. При такой раскладке возникновение «испанского кризиса» совершенно не устраивало правительство Болдуина.
Английским послом в Испании в то время был сэр Генри Чилтон11, сухой, лишенный воображения дипломат старой школы. Его американский коллега Клод Боуэрс, который не скрывал, что по убеждениям является заядлым республиканцем, сообщал в Вашингтон о Чилтоне как о после, который старается «нанести урон правительству и услуживает инсургентам».
Тем временем англичан взволнована испанская война так же, как когда-то Французская революция. Конечно, то было время высокой политической сознательности. В начале весны появился первый выпуск «Репортера». В нем сообщалось, что издание «не собирается предоставлять свои страницы писателям реакционных и фашистских взглядов». В мае объявил о своем существовании Клуб левой книги, который взялся каждый месяц публиковать книги, направленные против войны и фашизма. За ним появился Клуб правой книги. Такая вовлеченность литературы в политику стала отражением острых социальных проблем, в частности всеобщей международной озабоченности соблазнительностью примера России, падением влияния религии, «крахом общепринятых норм», возвышением Гитлера. Марши голодных, обездоленных и безработных стали характерными для того времени. Официальная лейбористская оппозиция правительству Болдуина казалась неэффективной. Такие способные политические лидеры, как Черчилль и Ллойд Джордж, блистали на задворках политической жизни. Настроения этого времени отлично выразил В.Х. Оден в своей поэме «Испания 1937»:
Столь же точным оказалось и другое стихотворение того же поэта:
Для левых интеллектуалов Испания сразу же стала смыслом жизни, работы и творческого вдохновения. Стивен Спенер написал, что Испания «предложила XX веку 1848 год». Филип Тойнби, студент, член коммунистической партии, вспоминает, как новости из Испании привели его к выводу, что «наконец-то брошена перчатка борьбе против фашизма». Рекс Уорнер, тоже сторонник республики, писал: «Испания сорвала все покровы Европы». Для интеллектуалов не было никаких сложностей в понимании вопроса, какая сторона в этой войне «права»12.
Но в целом общество разделилось. «Морнинг пост», «Дейли мейл», «Дейли скетч» и «Обсервер» поддерживали националистов, а «Ньюс кроникл», «Дейли геральд», «Манчетер гардиан», «Дейли экспресс» и «Дейли миррор» – республиканцев. «Таймс» и «Дейли телеграф» старались быть беспристрастными.
1 En clair (
2 Отношения французского Народного фронта с Испанией Леон Блюм обсуждал с Пьером Ко, своим министром авиации.
3 Позднейшие подсчеты показали, что лишь три процента испанского дипломатического корпуса поддержали правительство. Во многих посольствах и консульствах Испании за границей разгорелась своеобразная гражданская полувойна. В Риме посол Сулуэта забаррикадировал подступы к своей взбунтовавшейся канцелярии.
4 Смысл конечной цели советской политики заключался в том, чтобы коммунистические партии сдвинулись с крайних левых позиций политического спектра ближе к центру, а потом вступили бы в альянс с правыми и фашистами. Процесс этот, который нашел свое окончательное воплощение в советско- германском пакте 1939 года, так полностью и не реализовался. Без сомнения, Сталин подсознательно уже лелеял идею о договоре с Германией, если Литвинову не удастся заключить надежный союз с Англией и Францией.
5 Этот мотив объясняет, почему Россия и французские коммунисты так старались, чтобы Франция вступила в войну на стороне республики. Определенное объяснение политике Сталина дает ответ Литвинова на вопрос французского правительства (предположительно в конце июля), какова будет реакция советского правительства, если вмешательство Франции вызовет всеобщую войну. Он признал, что советско-французский пакт обязывает СССР помогать Франции, если она подвергнется нападению третьей силы. Но затем Литвинов уточнил, что «это будет совершенно иное дело, если война станет результатом вмешательства одной из наших стран в дела третьей».
6 Биографы Тольятти Марчелла и Морей Феррара утверждают, что до июня 1937 года его в Испании не было. В то же время Эрнандес говорит, что Тольятти обосновался в Испании уже в августе 1936 года. Скорее всего, в 1936 году и в первой половине 1937-го он всего лишь наносил визиты в Испанию (хотя порой надолго оставался в ней).
7 Лучшим источником сведений о политике коммунистов в Испании стала достаточно неприятная для них книга ведущего перебежчика из среды коммунистов Испании Хесуса Эрнандеса «Я, сталинский министр в Испании».
8 Мюнценберг, которого раньше знали как «Красного Херста» Германии, считался гением
