Все, больше никогда не буду красить губы на свидания.
– Чего замолчала? Обиделась? Или, как в анекдоте, подсчитываешь? – хохотнула Лиля.
«Сказать ей, что ли, правду? – устало подумала я. – Первая. Ты у меня первая. И сейчас мне намного страшнее, чем в тот день, когда я надумала вручить свою девственность соседу по подъезду. Правда, к нему, если честно, я испытывала не меньшее отвращение, чем к тебе сейчас. Прыщи, узкие плечики, большой кадык и слюнявый рот – вот что такое мой первый мужчина Самсонов. У тебя нет прыщей и с кадыком все в порядке. Но твоя помада, твои духи… Твоя грудь – я никак не решусь к ней прикоснуться… Теперь ты все знаешь. Может, разбежимся по-хорошему?» Вместо этого я сказала:
– Провокационный вопрос. Наверное, около пятидесяти. – Мне вспомнилась Зинка, которая тоже когда- то спросила, сколько у меня было сексуальных партнеров, правда, она имела в виду мужчин. – А у тебя?
– Тоже, – улыбнулась она. – У меня была девушка, с которой я жила пять лет. Мы недавно расстались, и после нее… после нее ты первая.
– Сочувствую тебе. А что это была за девушка?
Она отодвинулась от меня и уставилась в противоположное окно. Мы были такими чужими, я даже плотнее укуталась в пальто, потому что вдруг почувствовала исходящий от страстной большегубой Лили холод. Этот холод был особенным, стать его пленницей гораздо опаснее, чем сидеть под открытой форточкой, чем упрямо по школьной привычке ходить зимой без шапки, чем есть эскимо на ветру, чем лениться сушить голову феном и выбегать на улицу с мокрыми волосами.
– Я ее ненавижу. Но вообще-то она была замечательная, – вздохнула Лиля. – Она нашла себе новую любовницу. Ее я тоже ненавижу. Не знаю, кого ненавижу больше.
Я вспомнила Дениса Викторовича Семашкина – интересно, где он сейчас? Ненавижу ли я его? Ненавижу ли Зинку? Они в данный момент наслаждаются волнующим обществом друг друга?
Ох, если так, то тогда, наверное, все-таки ненавижу. Что же это получается – он предвкушает ночь любви, а я в холодном такси вынуждена выслушивать исповедь брошенной лесбиянки?!
Ненавижу, ненавижу!
– Знаешь, у меня похожая ситуация, – сказала я.
– Правда? – Она почему-то обрадовалась. – Тебя тоже бросила любовница?
– Да. Мы собирались пожениться, – ляпнула я, перед тем как осознать всю комичность вырвавшейся фразы.
– Пожениться? – изумилась Лиля. – А что, это сейчас разве разрешают?
– Мы собирались переехать в Амстердам, там, кажется, можно, – уклончиво объяснила я.
– Сколько лет было твоей девушке?
– Сорок.
Лиля рассмеялась:
– Ничего себе девушка! Скорее бабушка! Зачем тебе такая престарелая девушка? – Слово «девушка» на этот раз было произнесено с набирающей обороты иронией.
Я разозлилась. Да чего она вообще может понимать – эта брюнетистая девица в платье от Готье?! Красивая, пресыщенная жизнью, жадными пригоршнями отправляющая в рот нефильтрованные будни и тут же неинтеллигентно выплевывающая половину, отрыгивающая стереотипы, отхаркивающая обстоятельства. Как же, папа – академик и мама – преподаватель сольфеджио! Квартира на Кутузовском, платье за несколько тысяч долларов! Какой еще каприз придется по душе избалованной принцессе? Стать лесбиянкой? Да, пожалуй, это нам подходит.
Лиля сделалась мне противна.
– Да ладно, не кипятись ты так. – Она успокаивающе похлопала меня горячей ладонью по руке. – Я сама становлюсь бешеная, когда о моей бывшей говорят… Мне кажется, да чего они все понимать-то в этом могут?
– Знаешь, Лиль… Ты меня извини, но я, наверное, поеду домой.
– Вот уж нет! – взбунтовалась она. – Никаких домой! Тем более сейчас, когда мы только познакомились.
– Я тебе оставлю свой телефон, – слабо сопротивлялась я.
– Ага, фальшивый.
– Какая прозорливость!
– Если мы расстанемся прямо сейчас, то ты меня в другой раз и видеть не захочешь.
Я грустно подумала, что в любом случае вряд ли захочу встретиться с ней еще раз. А уж если мы с ней все же переспим – то тем более.
– Я же ни на чем не настаиваю, – уговаривала она. – Тем более что мы уже приехали. Попьем чайку, поболтаем. Я постелю тебе на раскладушке. Я же не озабоченная. Просто давно ни с кем нормально не разговаривала.
Водитель, внимательно прислушивающийся к каждому слову, презрительно фыркнул. Он и не думал скрывать, что мы, две молодые симпатичные лесбиянки, вызываем у него вязкое отвращение. Тем более что Лиля вела себя как донжуан московского разлива – мол, зайдем ко мне на кофе, посмотрим видик, ну сядь со мною рядом, я же не кусаюсь. А дальше – мне просто нравится, когда ты меня обнимаешь, ох, какие у тебя красивые трусы, ну я только на пару сантиметров его засуну, ты не волнуйся – в общем, известная анекдотическая ситуация.
А может, ей и правда тоскливо, вот и цепляется она за мой равнодушный рукав длинными фиолетовыми ногтями. «Давно ни с кем нормально не разговаривала» – может быть, это значит – «давно хотелось загрузить кого-нибудь этой занудной историей, а ты, кажется, подходишь на роль безропотного слушателя».
– Пойдем. – Она сунула таксисту деньги. – Ну пожалуйста, пойдем, а? У меня есть торт «Черный лес»…
Почему-то этот аргумент стал для меня решающим. Не то чтобы я очень люблю приторный «Черный лес», да и вообще я стараюсь поменьше сладкого на ночь есть. Просто эта непосредственная детская уловка прозвучала настолько обезоруживающе… Брошенная лесбиянка, физиономия которой перепачкана губной помадой, заманивает меня в гости шоколадным тортиком…
И я сказала:
– Ладно, пойдем уж. С тебя кусочек «Черного леса» и раскладушка с чистым бельем.
– И ночная рубашка! Розовая, от «Ла Перла», – радостно пообещала она.
В лифте я деликатно намекнула ей на то, что с таким лицом неприлично появляться перед родителями, которые к тому же, по словам самой Лили, и не подозревали о ее нетрадиционной сексуальной ориентации. Она достала из модной лаковой сумочки пудру «Кристиан Диор» и суетливыми, какими-то вороватыми движениями тыльной стороной ладони вытерла рот.
– Какой ужас, что же ты раньше не сказала? Я сидела рядом с тобой в такси и искренне считала себя почти Мэрилин Монро. А сама выглядела как Мэрилин Мэнсон.
– Мы же договорились, что просто друзья, – напомнила я. – А значит, мне все равно, как ты выглядишь.
Лиля вздохнула:
– Чудовищная прямолинейность. Выходи, приехали.
Разумеется, академик жил в квартире, занимающей целый этаж.
– Здесь было еще две квартиры, папа все выкупил, – объяснила Лиля.
– Сколько же у вас комнат?
– Шесть. Гостиная, мамина спальня, папина, моя комната, папин кабинет и балетный класс. Я в детстве балетом занималась. До сих пор иногда корячусь у станка. Чтобы быть в форме.
– Я тоже танцовщица. – Вообще-то я не завистлива, но в тот момент почему-то приревновала роскошную Лилю к личному балетному классу и шестикомнатной квартире на Кутузовском. – Профессиональная.
– Как интересно! – воскликнула она, хотя интереса в ее голосе вовсе не чувствовалось.
Дверь нам открыла ее мать, которая оказалась похожей на голливудскую актрису Сьюзен Сарандон. Теперь понятно, откуда у Лили такие огромные зеленые глаза.
