громадными, как млечные пути, то ли крохотными, уменьшающимися на кончике носа.
Детский сон не обманывал Василия. Даже в сплошных стенах имеются двери!
Вдох всем телом, вспышка, толчок, дверь открылась перед ним, зазияв в расщепившейся вдруг стене, и Василий попал в канал. Тут уж гражданин Рютин помчался со скоростью много тысяч километров в час, почти потеряв все чувства из-за такого спринта. Он как будто превратился в длинную струю воющего вещества. Полет этот продолжался неизвестно сколько. Но потом снова открылась дверь, Василий влетел куда-то и мигом сплющился, вернув себе прежние габариты.
Он снова был в подвале, по-прежнему в наручниках, рядом с трубой, только уже не прикованным к ней. Однако рано было радоваться.
Саид грозно топал к нему, тоже разукрашенный красной татуировкой, с яркими алыми радужками, собираясь поотбивать пыль пудовыми кулачищами. Василий опять прощупал своими чуднЫми отростками пространство… Он почувствовал что-то вроде вертящихся дверей, те втянули его, крутанули, ненадолго стало жутко, но в итоге его вынесло… в другом конце комнаты. Впрочем, и Саид моментально оказался рядом с ним.
Потом Василий хотел повторить подвиг, вдохнул, но наткнулся на какую-то преграду, там, где ничего по идее не было, ни стены, ни шкафа. А затем что-то оттолкнуло его и он полетел кубарем. Едва Василий поднялся с пола, как его куда-то потащило и даже прилепило. Прилепило к пустому месту. Однако едва страшила Саид приблизился к Василию, как почувствовалась сильная тяга. Распахнулась дверь, его всосало куда-то словно струйку жидкости и снова — скольжение, скачок, отрыв.
Вначале все происходило почти случайным образом. Дверей и каналов было много, трудным казалось не попасть в какой-нибудь из них. Потом Василий стал работать головой и выбирать. Его набравший опыта взгляд уже различал ближайшие сегменты и пути, соединяющие их. Уже можно было составлять маршрут.
Вдох, вспышка, толчок и движение. Как будто скользишь или же напротив продираешься, преодолевая сопротивление; в любом случае стенки канала давят на тебя, хотят схлопнуться, и приходится раздвигать их. Покуда хватает силы. Она тоже вливалась в него — на вдохе будто заноза вонзалась в самую сердцевинку, да еще заодно и током шарахало. Все пути пока что были болезненными.
Что касается сегментов, то одни из них казались твердыми, как будто каменными и вдобавок многоплоскостными. Плоскости-поверхности пересекались и соединялись совершенно невероятным образом, нисколько не мешая друг другу. При попадании на какую-нибудь из поверхностей тело отражалось подобно лучу, упавшему на зеркало. Впрочем, являлось ли это телом? Василий не ломал кости при жестких соударениях и не набивал шишки, хотя испытывал массу неприятных ощущений. В том числе чувство жесткого контакта, сотрясение, не имеющее конкретной привязки к членам и органам. Само сознание стало страдающим веществом, оно растягивалось, расщеплялось, раздваивалось и какое-то время чисто шизофренически не могло собраться воедино.
Другие сегменты были мягкими, упругими, словно водянистыми. Состояли они, казалось, из живой плоти. Тело в них тормозило, как будто даже растворялось, утопало, переваривалось, а потом выбрасывалось назад — так желудок извергает вредную пищу. «Растворение» опять-таки не вело к потере членов и органов, но душа просто изнывала от потери четкости, смешения всех мыслей и ощущений.
Теперь можно было драться без оружия — реализовалась извечная мечта каратистов-ушуистов об энергетических ударах. Руки и ноги обладали твердой и резкой поражающей силой, грудь и спина — толчковой и упругой. Пожалуйста, и врезать, и уронить. Надо только решиться.
Имейся зрители у этого «спектакля», они бы увидели, что два человека появляются и исчезают в разных местах подвала. При этом и вращаются, как юла, и падают плашмя, словно сковородки, и делают «бочки» с «иммельманами», как истребители, и «двойные тулупы», словно фигуристы, и медленно плывут, что твоя рыба, и взмывают, будто птицы. При этом один человек как бы преследует другого и пытается до него дотянутся.
Зрители бы видели, что разные части тела у этих шибко подвижных людей то растягиваются, то укорачиваются, иногда расплываются или утончаются.
Вот бородатый крепкий мужчина своим кулаком размером с искусственный спутник пытается приголубить тощего субъекта по хлипкой спине. Но тощий субъект тут же изгибается и срывается с места словно шпилька, выброшенная рогаткой.
Внушительный мужчина стремится следом, вот он исчезает и появляется снова, но почему-то вращается сразу вокруг двух осей. Мимо проносится тощий субъект, его положение немногим лучше. Он сучит ногами и машет руками, как будто это может сделать его полет управляемым. Неожиданно ноги его укорачиваются, а руки вытягиваются. В результате, прежде чем замерцать и исчезнуть, он поражает атлета в бок. При том последней исчезает тощая рука, она, наверное, с секунду летит совершенно одна, как палка, брошенная в воздух.
Противоборствующие бойцы меняют свои относительные размеры, то тощий субъект становится мухой, витающей около зубов противника, то крепкий мужчина делается размером не больше шмеля и норовить ужалить врага в нос.
Но никакие зрители не знали бы, что Василий подметил уже некоторую симметрию «твердых» и «мягких» сегментов пространства. Он ринулся по ним, словно по уступам, в какую-то неведомую даль. Затем резко замер в мягком сегменте, надеясь, что преследователь просвистит дальше — себе на погибель.
Но Саид тоже затормозил, хотя и завращался при этом, затем аккуратно стал выбираться со скользкого участка в соседнем твердом сегменте. Василий собрался было дотянуться до преследователя и отвесить роковой удар, но чтото подсказало ему: нельзя. Отдача бросит его обратно по скользкому каналу и утопит в слюнявой гуще.
И тогда В.С. Рютин изобразил взволнованность и полное неумение, он так и заколебался на одном месте, однако нащупал уже жилку покрепче, с которой можно было отпрыгнуть. А Саид подумал о Василии, как совершенно затравленной добыче. Но в действительности, она оперативно отскочила именно в тот момент, когда охотник рванулся к ней изо всех могучих сил. Этого мягкий сегмент не выдержал. Василий успел убраться из него, а вот Саид с разгона вошел в «кисель» и потонул в нем бесследно. От страшного вопля напоследок содрогнулись все пространства.
«И чего это я его утопил? Он мне даже слова плохого не сказал.Василий Самуилович победно хохотнул, но быстро остыл и поправился.Привидится же такая чертовщина. Похоже, наширяли меня психоделиками те двое, Саид и мудила Денис. А у меня и так мозги ослабленные из-за экстраморфина. Паразиты. Хотя порой глюки были забавными. Но самое главное: то, что я был прикован к трубе — полная неправда и фуфло.»
И вс' же, хотя психика пыталась скомпенсировать чудеса и диковины каким-нибудь скучным прозаическим объяснением, было ясно, что без чрезвычайных происшествий не обошлось.
Василий находился в том же самом подвальном помещении, но сейчас его густо заволокли туман и дым. Посредине подвала искрил массивный аппарат, и было непонятно, работает ли он еще; по крайней мере от камня, лежащего на подставке, все-таки исходила слегка заметная сетка каналов. Зато активно трудилась система пожаротушения, ее розетки на потолке живо испускали струйки какой-то ядовитой химической гадости. Стена треснула, и щель была достаточной, чтобы распрощаться с подвалом и выйти прямиком во двор дома. На одной руке остался браслет от наручников и даже кусок цепи. На полу валялась сорванная с кронштейна видеокамера. Василий понял, что только раз в жизни появляются такие прекрасные дырки в толстых стенах.
«Авария что ли какая-то приключилась.»
Он сделал шаг и почувствовал, как сложно ему сейчас сориентироваться в пространстве, и воспринимать самого себя. И руки, и ноги были, как ему мнилось, странной длины и казались не очень связанными с телом. И руки, и ноги, и тело, и обстановка подвала будто кружились вокруг его головы по своим орбитам на манер спутников.
«Отравление токсическим парами. И это вдобавок к моей „полосатой“ болезни, к моей наркомании.»— объяснил сам себе Василий Самуилович и не забыл посетовать на свою загубленную жизнь. — Что завтра? Радиоактивный цезий в кармане трусов?'
Однако в глубине души Василий понадеялся, что происшествия все-таки в его пользу.
