Браш внимательно рассмотрел оттиски.
— Этот палец получился не совсем отчетливо, мистер Бохардус, — заявил он. — Я думаю, надо сделать еще раз.
— Нет, этого достаточно. Отличный оттиск. Видите эти спирали?
— Да.
— Самые превосходные из всех, что я когда-либо видел. Говорят, по ним можно узнать характер человека.
— Неужели?
— Да, говорят, можно. Та-а-ак. Готово. А теперь мы сделаем ваше фото. Будьте добры, станьте там, головой в рамку. Готово. Отпечатки пальцев, вообще-то, удивительная вещь. Держите! — продолжал Бохардус, положив на грудь Брашу картонку с номером. — Даже если сделать триллион триллионов таких отпечатков, двух одинаковых не найти.
— Вот это да! — ответил Браш, с благоговением покосившись на стеклянный стол аппарата. Бохардус накрылся с головой у камеры.
— Может быть, мне улыбнуться? — спросил Браш, глядя в объектив.
— Не надо, — ответил Бохардус, наводя резкость. — Обычно мы не просим улыбаться в подобных случаях.
— Я полагаю, за свою жизнь вы насмотрелись на уголовников, мистер Бохардус?
— Я? Еще бы. Я видывал таких убийц, которые и свою родню не жалели, которые и жен своих травили, которые и на флаг плевали. Вы не представляете себе, чего я насмотрелся. Та-а-ак-с! А теперь боком, в профиль, мистер Браун.
Он подошел и повернул Брашу голову. Пользуясь моментом, он наклонился к уху Браша и доверительно спросил:
— Извиняюсь, а в чем все-таки вас обвиняют, мистер Браун?
— Я ничего такого не сделал, — пожал плечами Браш. — Я только сказал президенту банка, что содержать банк — безнравственно, и меня тут же арестовали.
— Ох, не говорите! Подбородок чуть выше, мистер Браун.
— Меня зовут не Браун. Я — Браш, Джордж Марвин Браш.
— А-а, да-да, разумеется. Что-что? Как ваше имя, вы сказали? Хм-м. Та-а-ак-с! Готово. Я думаю, фото будет первый сорт.
— А вы не продадите мне несколько штучек, мистер Бохардус?
— Нет, извините, не положено. Хотя, должен признать, меня еще об этом не просили.
— Вот как! А я бы купил несколько штук. За последние два года я ни разу не фотографировался. Я уверен, моей маме было бы любопытно взглянуть на меня в таком ракурсе.
Бохардус строго взглянул на него.
— Не думаю, чтобы это было хорошим тоном, мистер Браун, делать из моей работы посмешище. Должен вам сказать, мне это не нравится. За пятьдесят лет, что я здесь, еще никто не смеялся надо мной, даже отпетые убийцы.
— Поверьте, мистер Бохардус, — сказал, покраснев, Браш, — я и не думал смеяться. Я знаю, вы хороший фотограф, — вот и все, что я хотел сказать.
Но Бохардус сердито молчал, когда Браш пытался вернуть его доброе расположение.
Начальник полиции, мистер Саутвик и еще какие-то должностные лица о чем-то совещались, когда Браша ввели в кабинет. Прямо с порога Браш обратился к мистеру Саутвику:
— Я не понимаю, что преступного было в том, что я сказал. Мистер Саутвик, я не могу оправдываться за те нарушения, которые я не совершал. Мне кажется, вы обиделись на меня за то, что я не вполне уважаю банковское дело, но это не повод для того, чтобы сажать меня в тюрьму, и также не причина для того, чтобы мне менять образ мыслей. Во всяком случае, все, чего я прошу, это законного суда, и я уверен, что оправдаю себя за полчаса. И я уверен, что в зале судебных заседаний будет полно народу, потому что в эти трудные времена Депрессии многим интересно будет узнать, как Ганди смотрит на деньги!
Начальник полиции вскочил и с угрозой двинулся к нему.
— Прекрати сейчас же свои глупости! — сердито сказал он. — Сейчас же прекрати! Что это с тобой такое случилось, приятель? — Он обернулся к своим людям: — Джерри, слышишь, он, кажется, того! Пожалуй, мы отправим его в Монктаун, чтобы его проверили. Как у тебя с психикой, приятель? Что это такое с тобой творится? Ты не сошел с ума?
— Нет, не сошел! — с яростью закричал ему в лицо Браш. — Я требую суда! Я совершенно точно знаю, что я не сумасшедший. Можете проверить меня, спрашивайте на память что вам угодно: даты, что-нибудь из истории, из Библии. Я — гражданин Соединенных Штатов, и я в своем уме. А если кто скажет, что я сумасшедший, я ему сумею ответить, несмотря на то, что я — пацифист! Я только лишь сказал мистеру Саутвику, что его банк — и всякий другой банк — неправедное дело, основанное на страхе и малодушии…
— Все, кончай, завязывай, — остановил его излияния начальник полиции. — Теперь слушай, Браш: если ты не уберешься из нашего города в течение часа, я тебе гарантирую смирительную рубашку и шесть месяцев в дурдоме. Ты меня понял?
— Пожалуйста, как хотите, — с вызовом ответил Браш. — Но только я не могу выбросить на ветер целых шесть месяцев.
— Гогарт, — приказал начальник, — отведи его на вокзал!
Гогарт был тот самый высокий полисмен с тяжелой челюстью и светлыми голубыми глазами.
— Ну что, дружок, сам пойдешь без глупостей или тебя придержать? — спросил он.
— Сам пойду, — буркнул Браш. — Не волнуйся.
Пройдя в молчании несколько кварталов, они остановились, и Гогарт, тронув Браша пальцем за лацкан пиджака, доверительно спросил:
— Скажи-ка мне, дружок, а где это ты услышал, что у «Мариана-банк» плохи дела? Кто тебе сказал?
— Я не имел в виду именно этот банк. Я имел в виду все банки вообще.
Такой ответ не удовлетворил Гогарта. Собираясь с мыслями, он продолжал рассматривать Браша через свои очки. Потом отвернулся и задумчиво посмотрел вдоль улицы.
— Сдается мне, сегодня у дверей банка людей больше, чем всегда, — пробормотал он.
Вдруг он повернулся к Брашу:
— Дружок, я на минуту. Не подведи меня! — попросил он.
Он кинулся в дом, у которого они остановились. Там на кухне женщина мыла посуду.
— Миссис Каулис! — сурово воскликнул Гогарт. — Как констебль нашего города, я имею право по служебной надобности воспользоваться вашим телефоном!
— О да, конечно, мистер Гогарт! — залепетала перепуганная миссис Каулис. — Что-то случилось?
— И еще вас попрошу, мэм, выйдите, пожалуйста, на крыльцо. У меня секретное донесение.
Миссис Каулис удалилась. Когда Гогарт услышал из трубки голос жены, он сказал быстрым полушепотом:
— Мэри, слушай сюда! Немедленно пойди и забери из банка все наши сбережения! Все, до последнего цента! Поняла? И побыстрее! Чтоб в полчаса обернулась. И никому не говори об этом ни слова!
Положив трубку, он позволил заинтригованной миссис Каулис продолжить мытье посуды и вернулся к Брашу. Он еще раз глянул вдоль улицы и, сочтя свой служебный долг исполненным, доверил Брашу добираться до вокзала самому.
Мистер Саутвик вернулся домой и лег на диван в гостиной, не зажигая свет. Время от времени он ворочался, издавая тяжкие стоны, в то время как его жена, ходившая вокруг на цыпочках, наклонялась к нему и, поправляя мокрый платок у него на лбу, шептала:
— Тимоти, дорогой! Не мучай себя, не думай о делах. Постарайся уснуть.
