в которых мы нуждаемся; он обеспечивает нас товарами, которые мы хотим купить. Это исключительно важное различие. Наша система медицинского обслуживания не обеспечивает бедных страхованием здоровья. Почему? Потому что они не в состоянии заплатить за него. Наши самые талантливые доктора увеличивают груди и делают подтяжки лица звездам Голливуда. Почему? Потому что звезды могут оплатить такие операции. Между прочим компании могут извлекать большие деньги из отвратительных дел. Почему европейские преступные синдикаты похищают девчонок в Восточной Европе и делают из них проституток, промышляющих в более богатых странах? Потому что это выгодно. Рынок подобен эволюции: это необычайно мощная сила, черпающая свою энергию в вознаграждении быстрых, сильных и умных. Принимая это к сведению, не плохо бы вспомнить о том, что два наиболее адаптированных вида на Земле — это крысы и тараканы.
Наша система пользуется ценами как инструментом распределения скудных ресурсов. Поскольку запасы всего, что заслуживает обладания, ограниченны, конечны, самая основная функция любой экономической системы состоит в том, чтобы определить, кто что получает. Кто берет билеты на матчи Суперкубка? Люди, готовые заплатить за эти билеты максимальную цену. Кому доставались бы лучшие места на аналогичных матчах в прежнем Советском Союзе (допустим, что такие соревнования там существовали)? Люди, отобранные Коммунистической партией. При таком способе распределения цены совершенно бессмысленны и не имеют с ним ничего общего. Если московский мясник получал новую партию свинины, он вывешивал ценник с официальной, установленной государством ценой на свинину. И даже если эта цена была достаточно низкой, а у мясника покупателей было больше, чем свиных отбивных, он не повышал цену для того, чтобы получить чуть больше денег. Он просто продавал отбивные людям, которые стояли в очереди первыми. А тем, кто стоял в хвосте очереди, просто не везло. И капитализм и коммунизм распределяют товары. Мы делаем это с помощью цен; в СССР механизмом распределения было выстаивание в очередях. (Разумеется, в коммунистических странах было множество черных рынков; вполне вероятно, что упомянутый выше мясник нелегально продавал часть отбивных через задний ход магазина.)
Поскольку мы используем цены для распределения товаров, большинство рынков обладают способностью к автоматической коррекции. Министры стран — членов ОПЕК периодически собираются в каком-нибудь экзотическом месте и договариваются об ограничении мирового производства нефти. Вскоре после этого происходит несколько событий: (1) цены на нефть и газ начинают расти; и (2) политики начинают фонтанировать идеями, по большей части абсурдными, касающимися вмешательства в рынок нефти. Но высокие цены подобны высокой температуре: они являются и симптомами, и потенциальным лекарством. Пока политики выпускают пары в конгрессе, начинают происходить кое-какие важные события. Мы начинаем меньше ездить на машинах. Получив очередной счет за отопление, решаем установить теплоизоляцию на чердаке, а приходя в салон компании Ford, равнодушно проходим мимо модели «Expedition» и целеустремленно направляемся к машинам «Escort».
В предложении также начинаются подвижки. Нефтепроизводители из стран, не входящих в ОПЕК, качают больше нефти для того, чтобы воспользоваться высокими ценами. Да и страны — члены ОПЕК препираются друг с другом по поводу квот на добычу нефти. Американские нефтяные компании эксплуатируют скважины, из которых при низких ценах на бензин добывать нефть было невыгодно. Между тем множество весьма изобретательных людей более серьезно занимаются поиском и коммерциализацией альтернативных источников энергии. По мере роста предложения и сокращения спроса понемногу начинают снижаться и цены на нефть и бензин.
Если зафиксировать цены в рыночной системе, частные компании найдут иные способы конкурировать друг с другом. Потребители частенько с ностальгией вспоминают «времена молодости» пассажирских авиаперевозок, когда в самолетах хорошо кормили, кресла были просторнее, а люди, собираясь лететь на самолете, принаряживались. И это не просто ностальгическая болтовня: качество пассажирских авиаперевозок резко снизилось. До 1978 г. тарифы на авиаперевозки были фиксированы правительством. Плата за каждый перелет из Денвера в Чикаго была одинакова, однако American и United все равно сражались за пассажиров. Чтобы выделиться, они использовали качество. Когда авиатранспорт дерегулировали, главным полем конкурентной борьбы стали цены, надо думать, потому, что потребителей они-то более всего и занимают. С тех пор все связанное с самолетами или хоть каким-то боком относящееся к ним стало менее приятным, но средняя цена на авиаперелеты, с поправкой на инфляцию, сократилась почти наполовину.
В 1995 г. я путешествовал по Южной Африке и был поражен отличным обслуживанием на всех встречавшихся на пути бензоколонках. Рабочие бензоколонок, одетые в отутюженную униформу, часто с галстуками-бабочками, сломя голову бежали заправить бензобак, проверить, есть ли в машине масло, протереть ветровое стекло. Душевые комнаты сияли безупречной чистотой и разительно отличались от тех ужасов, которые я видел, путешествуя по США. Был ли у южноафриканских служащих бензоколонок какой- то особый менталитет? Нет. Цена на горючее была установлена правительством. Поэтому на бензоколонках, которые по-прежнему оставались частными, стали носить галстуки-бабочки и до блеска драить душевые.
Любая рыночная сделка улучшает положение всех ее участников. Итак, компании действуют в наилучших собственных интересах, и потребители ведут себя точно так же. Это простая идея, несущая в себе огромную мощь. Рассмотрим пример, распаляющий воображение. Проблема азиатских предприятий с потогонной системой эксплуатации рабочих состоит в том, что их недостаточно. Ведь взрослые работники идут на эти предприятия с мерзкими условиями, где получают мизерную заработную плату, по доброй воле. (Я не говорю здесь о принудительном и детском труде: и то и другое — особые случаи, отличающиеся от рассматриваемого нами.) Следовательно, одно из двух предположений должно быть справедливо. Либо (1) рабочие берутся за неприятную работу на потогонных предприятиях потому, что это лучший из имеющихся у них вариантов трудоустройства; либо (2) рабочие, гробящиеся на азиатских потогонных предприятиях, — люди с низким интеллектуальным развитием: у них есть много возможностей выбрать более привлекательные виды занятий, но они предпочитают работать на потогонных предприятиях.
Большинство аргументов против глобализации основано на невысказанном предположении о справедливости именно второго тезиса. Демонстранты, бившие витрины в Сиэтле, пытались доказать, что рабочие в развивающихся странах выиграют, если мы ограничим международную торговлю и тем самым закроем потогонные предприятия, где шьют обувь и сумки для жителей развитых стран. Но каким именно образом это улучшит положение рабочих в бедных странах? Никаких новых возможностей для них свертывание мировой торговли и закрытие потогонных заводов не создадут. Единственный путь к возможному повышению общественного благосостояния состоит в том, что уволенные с потогонных предприятий займут новые, лучшие рабочие места, т. е. воспользуются возможностями, которыми они предположительно пренебрегли, отправившись работать на потогонные предприятия. Когда в последний раз закрытие завода в США праздновали как хорошую новость для рабочих, работавших на этом заводе?
По западным стандартам, потогонные предприятия — отвратительные места. Разумеется, можно утверждать, что компания Nike должна платить своим иностранным рабочим больше из чистого альтруизма. Но низкая заработная плата — один из симптомов нищеты, а не одна из ее причин. Зарплата среднего рабочего на вьетнамских фабриках Nike составляет примерно 600 дол. в год. Для Вьетнама это огромная сумма. Она, между прочим, вдвое выше годового дохода среднего вьетнамского рабочего [20]. В действительности, как мы увидим в главе 11, потогонные предприятия сыграли важную роль в развитии таких стран, как Южная Корея, Тайвань и др.
Известно изречение Джона Ф. Кеннеди: «Жизнь несправедлива». В некотором важном отношении несправедлив и капитализм. Является ли капитализм хорошей системой?
Я намереваюсь доказать, что рынок для экономики играет ту же роль, какую демократия играет для государственного управления. Это пристойный, пусть и небезупречный, выбор из многих скверных
