Моя очередная победа над международной автоэлитой придала нашей встрече на веранде особенную сердечность. Несколько раз нам доливали чашу с 'Майским крюшоном' - напитком из ясменника. Мы сердечно беседовали, и обоим хотелось, чтобы эти приятные часы на веранде ресторации длились бесконечно.
Иронизируя над собой, Удет рассказывал о своих попытках пустить корни в послевоенном буржуазном мире. Он настойчиво искал встреч с бывшими фронтовыми друзьями, с которыми не раз пировал в офицерских казино. К их числу относились Геринг и будущие генералы Каммхубер, Лерцер и Мильх.
С большим юмором он описывал свою жизнь в первые послевоенные недели в 1918 году: 'Летная форма гарантировала нам всеобщее уважение. Теперь же, став заурядными штафирками, мы должны были бороться за свое существование, как и все остальные. Я сразу же заприметил несколько списанных аэропланов и пытался как-то использовать их. Геринг, напротив, ничего не хотел знать про авиацию. Он нашел себе 'покровителя' в лице какого-то владельца бара и добывал кокаин для его клиентов. Этот наркотик продавался в порошках и был баснословно дорог, что позволяло Герингу жить вполне безбедно'.
Потом он рассказал про веселые объезды питейных заведений на машине таксиста Мильха, со временем поднявшегося до генерал-фельдмаршала.
'Мы с Герингом ждали Мильха на условленном перекрестке. Наконец он подкатывал, распахивал дверцу и мы усаживались в машину, словно какие-нибудь великие князья. Проехав несколько метров, Мильх орал: 'Слезайте с сиденья, а то я должен включить счетчик!' С послушностью школьников мы сползали на пол, чтобы никто нас не увидел. Потом мы подъезжали к пивной, где собирались кокаинисты, опекаемые Герингом. Толстяк раскошеливался и щедро угощал нас гуляшом или рублеными котлетами с булочками'.
Иногда, по словам Удета, они заезжали в летнее кафе, принадлежавшее бывшему механику Геринга. Хозяин великодушно потчевал господ офицеров бесплатно...
В последующие годы мы с Удетом не раз выбирались в облюбованное нами уединенное 'Никольске' и подолгу разговаривали за бутылкой доброго вина. Меня всегда поражали его резкие высказывания о нацистских порядках в Германии.
Прошло около двух лет, и на приеме у Геринга я неожиданно встретил Удета в форме полковника люфтваффе17. Я был ошеломлен: Удет в форме нацистского летчика!
'Послушай, друг, как же это так?' — невольно воскликнул я. Удет пожал плечами. 'Да вот, видишь... Толстяку все-таки удалось заарканить меня!' — нехотя проговорил он.
Я недоумевал. Что же случилось с Удетом! Изменил свои взгляды или польстился на военную карьеру? Но ради чего?
Ясно было одно: для будущих кадров истребительной и бомбардировочной авиации Удет являл собой блестящий образец мужества и летного мастерства. Нацисты использовали его, точно так же как нас, спортсменов, или как известных артистов, например Грюндгенса, Георге, Тренкера, Фердинанда Мариана, которым поручались роли главных героев в национал-социалистских пропагандистских фильмах.
Познакомился я еще и с графом Хельдорфом, о котором мне несколько раз говорил Удет. Это было в дни подготовки к Олимпийским играм 1936 года в Берлине.
На бывшем учебном плацу в Деберице для спортсменов всего мира была выстроена Олимпийская деревня, оборудованная всевозможными бытовыми удобствами. Я охотно принял приглашение осмотреть ее, а заодно взглянуть на места, где меня некогда муштровали. По воле случая мой бывший батальонный командир барон фон унд цу Гильза исполнял обязанности ответственного организатора Олимпийской деревни. Он радостно приветствовал меня и познакомил с графом Хельдорфом, который в качестве полицей-президента Берлина отвечал за порядок и безопасность на Олимпиаде.
Я никак не ожидал, что так скоро познакомлюсь с этим 'графом СА', как его называли. Вид у него был достаточно пристойный, он не походил на грубого солдафона и даже чем-то смахивал на спортсмена.
Втроем мы двинулись в путь по этому небольшому спортивному поселку, мимо продолговатых бунгало и специальных кухонь, где для участников Олимпиады должны были готовить привычные для них национальные кушанья.
В заключение полковник фон Гильза пригласил нас закусить в офицерском казино. Своими манерами граф Хельдорф напоминал высокомерного прусского помещика. Его нагловатая хвастливость вполне подходила к атмосфере, царившей в тот день в казино. Между прочим, он лихо рассказывал про всякие щекотливые дела.
'Послушайте, что произошло на днях,— начал он. — Просто неимоверно! — Он придвинулся поближе к столу, осмотрелся и сбавил голос. — Но имейте в виду — только для шести ушей!.. В Гармише мы с Геббельсом обнаружили одну ультрашикарную даму. Жгучая брюнетка, породистая по всем статьям. Она сидела за стойкой бара в обществе какого-то жирного заморского нефтепромышленника и пила коктейль. Он зарегистрировал ее в отеле, но не как свою компаньонку, отнюдь! Как супругу! Но...— И тут он громко расхохотался. — Но только на время зимней Олимпиады в Гармиш-Партенкирхене. В общем, не повезло этой дамочке! Посмотрел я на нее орлиным взором и сразу разоблачил! Прожженная штучка, доложу я вам, 'графиня' международного класса из Франции! Что же это за графиня, хотите вы знать. Она, конечно же, не голубых кровей. А профессия ее вот какая...' (Он запустил руку в мой карман.) 'Эта дама уже была мне знакома по альбому фотографий преступников, в котором есть специальный раздел 'Графини'. На всякий случай я носил при себе снимки самых опасных из них. Словом, удалось ее немедленно опознать! — Он опять расхохотался и хлопнул себя по ляжке. — Тут я и говорю Геббельсу: 'Внимание! Сейчас будет та еще потеха! Эту 'графиню' мы с вами сейчас представим всем нашим друзьям как 'американскую нефтяную королеву', пожелавшую увидеть пробужденную Германию. И тогда все они попытаются через полицию — в моем лице — проложить первую тропку к американской нефти'. Геббельс согласился подыграть мне. Я ему сообщил о происхождении нашей 'графини', чтобы он, как мой личный друг, не дай бог, не попал в нелепое положение. Геббельс действительно помог мне стянуть к столу этой дамы всех, кого мы оба терпеть не могли, в том числе Гейдриха, начальника службы безопасности, и даже самого Гиммлера... Вот они и пустились во все тяжкие, каждый норовил обскакать другого. А мы с Геббельсом хохотали до упаду, наблюдая, как они увиваются вокруг нее, целуют ей ручки и без конца повторяют: 'О, йэс, милостивая государыня'.
Но, к сожалению, уже на следующий день коротышка Геббельс разболтал все. Видели бы вы, как вытягивались лица наших 'протеже', когда они узнавали, что эта 'высокорожденная аристократка' всего лишь вульгарная авантюристка. В общем, сплошной конфуз! И не говорите... Что касается самой красоточки, то ей завидовать не приходится. Схватили мы эту птичку на вокзале. При обыске нашли несколько банкнот из чужих бумажников и запонки с драгоценными камнями. Сначала, продолжая себя выдавать за 'супругу американского промышленника', она страшно орала и топала ногами, но фотография из альбома уголовной полиции привели ее в чувство. История эта стала передаваться из уст в уста, разумеется, к великой досаде наших 'друзей'... Забавно, не правда ли? Конечно, забавно! А теперь выпьем по этому поводу!'
Этот граф чем-то импонировал мне.
Потом я вспомнил, что еще давно слышал о нем интересные вещи от профессора Альсберга на квартире фрау фон Штенгель, урожденной Арон. С этой умной и весьма деловой женщиной я познакомился в мае 1932 года, после моей первой крупной победы на АФУС. Она разыскала меня в доме моей матери и предложила предоставить ей монопольное право использования моих частных фотографий в рекламных целях. Фотограф по профессии, она после смерти своего шефа возглавила его фотоателье на Курфюрстендамм и добилась большого коммерческого успеха. К ателье, расположенному на втором этаже, примыкала отделанная с тонким вкусом четырехкомнатная квартира.
Фрау фон Штенгель внесла такое небывалое оживление в наш дом, что все мы быстро позабыли о деле, приведшем ее к нам. При первом взгляде на эту маленькую полную женщину с веснушчатым лицом трудно было заподозрить в ней столько подвижности и живости. Ее советам я обязан не одной удачей при подписании контрактов. Она же помогла мне сделать первые шаги в качестве киноактера и автора радиопьес. Если бы не фрау фон Штенгель, кинокомпания 'Уфа', играя на моей популярности, нажила бы на мне огромные деньги, а я получил бы только скромную сумму на карманные расходы. Она мне также
