— Чада во чреве матери не убивать,
— Не пить много питья хмельного, в питье знать меру, дабы образ человеческий не потерять, родными богами данный,
— С Природой в ладу быть,
— Жить по совести,
— Заботиться о сородичах, как о себе,
— В хотениях плотских соблюдать умеренность и чистоту,
— Мужу заботиться о жене своей, а жене — о муже своем, родителям о детях в их младости, а детям о родителях в их старости,
— Трудиться честно во славу Рода своего и Родной Земли.
Нашли они чистый луг, вырыли землянки, покамест крепкого жилья не построили, чтобы только было где от непогоды укрыться. Охотой промышляли, сети на рыбу ставили, под хлеба поле распахали. Чтобы всё росло да работа спорилась, поставили на горе Хоромы Боговы — капище Перуново с Чурами Богов Родных. Перунов же Чур наибольшим был, как бога особенно почитаемого в общине. И пошла у них нормальная жизнь, покуда не приключилась с Рогнедушкой та беда великая, да не стал посреди деревни омут бездонный, черный, с гнилой водой, что на Луну полную дыбилась, словно бы тот, что остался в глубинах омутных, пронзенный своим же посохом, силился выбраться наружу. Однажды, когда в полнолуние особенно бесновалась вода и раздавался из водных глубин рык звериный, вспомнила Рогнеда о даре Вышаты — ветке зеленой с его посоха. Взяла она тогда ту ветку и в омут бросила!
Тотчас всё стало спокойно, тихо, и уже не было более волнений воды при Луне. А по весне, когда снег сошел, увидели общинники, что иссох омут, а на месте его растет мал-дуб саженец. Стали гадать, что же теперь делать им, ведь дуб — дерево темное, не к добру вырос он, да еще и на таком месте. Был в Роду Рогнеды один умом прискорбный парень, которого никто никогда не трогал, не насмехался над ним, а в трудную минуту к нему обращались, ибо считали его вещуном, что он-де от богов речи свои говорит и велит родичам своим, что тем делать, от них же волю богову людям сообщая. Парня того звали Благолеп. Был он росту невысокого, в плечах узок, в спине крив, в ногах слаб и в руках — тож. Кадык у него выпирал, ровно у петуха шпора, глаз левый был с бельмом, а правый косил. Когда Благолеп куда шел, то всяк ему дорогу уступал, ибо сильно он при ходьбе размахивал руками и всё что-то говорил, а что и не разобрать было.
Однажды подошел Благолеп к дубу и упал перед ним, как подкошенный. Тогда все подумали, что кончился блажной, помер. Ан нет! Зашевелился, встал, и увидели все, что лицом он как будто преобразился: просветлел, в глазах ум-разум заиграл. Протянул Благолеп руки к Солнцу и сказал:
— Внутрь Белого Града ведут врата Света. Не найдем их — смертию лютой раньше срока нашего все в один час поляжем от рук злодейских. Уходить нам надо. Найдут нас здесь псы князя Киевского. Жен снасильничают, мужей избьют, детишек в полон возьмут, стариков огнем выжгут. Лишь в Граде Белом, что на острове привольно раскинулся у слияния Великих рек, обретем мы жизнь вечную, невластно станет время над нами. На Полуночь путь наш в Беловодье заповедное, где жизнь дивная, другим недоступная. В Северный Край, в Прародину предков, в Землю Древнюю, Мудрых Обитель. Лишь там покой Вечный обретем, ибо время там невластно над плотью и душой.
Общинники, окружив Благолепа, молчали, потрясенные его речью. Верить ли ему? А блажной всё говорил, расписывал красоты неведомой земли. Велел тотчас же сбираться…
Но куда идти, коли только быт наладили?! С соседями жили в мире, община крепла, многие жены родили или были на сносях, избы рубились крепкие, да и далеко отсюда собака-князь Киевский, нет на здешних землях князей, вольные здесь живут племена вятичей. Принялись тогда родовичи спорить: жарко, до хрипоты. Кто говорил, что блажной прав, кто ни в какую его словам верить не хотел. И вот в самый разгар спора послышался со стороны будто бы хрустальный перезвон, и все замерли, словно охолонили спорщиков из купели ледяной.
Рогнеда посмотрела в ту сторону, откуда приближался звон, и радостно воскликнула:
— Вышата! Вышата идет к нам!
— А коли вы никак в путь не сбираетесь, то что же мне остается? — ворчливо вымолвил Вышата, войдя в общинный круг, приблизился к блажному и погладил того по голове.
— Благодарю тебя, Благолеп-жаворонок за призыв твой. Предтечей ты моей побывал. Сбирайтесь скоро, дружина князя Киевского отсюда в трех днях. Всё на своем пути жгут, крушат, разоряют. Огнем и мечом на вас идут. Поведу я вас так же, как когда-то водил народ Египетский, — загадочно произнес Вышата.
— Куда же идти нам, честной отче? — спросил кто-то из общинников. — Не знаем мы пути в Беловодье. Не знаем и того, в какой оно стороне!
Вышата оперся о свой посох, устало склонил седую голову.
— Путь в Беловодье открыт только волхвам, и только они могут оттуда выйти. Беловодье — мой дом родной. Проведу вас так, как сам знаю. Берите самое нужное, не держитесь за скарб. Дружина княжеская быстро идет, а нагонит — всем вам смерть лютая будет. Ну?! Поспешайте, сказано?! — сердито прикрикнул он на родовичей, и те послушно разошлись для сборов.
— Останься ты, Рогнедушка, — ласково позвал девушку Вышата, — на пару слов. По добру ли всё у тебя?
— По добру, Вышата, — поклонилась ему Рогнеда, и коса ее легла на землю золотой частой цепью. — А у тебя? Всё ли по добру?
Вышата вдруг засмеялся. Он всё так же стоял, опершись на посох, и плечи его беззвучно сотрясались от смеха.
— Сто веков живу, давно со счета сбился, а ни одна душа живая ни единого раза не спросила то, что спросила ты. Доброты много в тебе, Рогнедушка. Поклон тебе мой… Пойдешь ли за мной?
— Пойду, Вышата, — счастливо и беззаботно улыбнулась девушка, но вдруг, словно спохватившись, помрачнела.
— Страшно мне здесь оставаться с тех пор, как ты того Невзора в земле оставил.
Вышата задумчиво покачал головой, вздохнул:
— Если бы «оставил»! Нет, милушка ты моя. Нельзя его под землей оставить, не выйдет ни у кого. Дух его поганый давно на воле вольной, только и ждет часа своего, чтоб отомстить. Черной Богиней в тела людей дано ему входить. Дружину сюда ведет Невзор в облике воеводы, — сознался Вышата, — никого не пощадит. Вы для него, будто кость в горле.
— Да за что ж нам честь такая? — всплеснула руками Рогнеда.
— Вы позора его свидетели, — загадочно ответил Вышата, — долг у него перед Черной Богиней. Не вернет его, покуда вас не истребит.
На закате все общинники выступили в путь. Впереди вышагивал старик в длинных одеждах. Васильковые его глаза буравили темень.
— Не печальтесь! — зычно крикнул он тем, кто шел за ним. — Кто на Полуночь ушел, обратно не вернется! Дозор Белый спасаю я для будущего блага людского. Кучней идите, путь впереди долгий, и много кто успеет состариться, помереть и сызнова родиться, прежде чем мы доберемся до места…
Глава 8
На переходе метро «Киевская-Кольцевая — радиальная», спустя сорок часов после того как рейс 827 неожиданно перестал выходить на связь, то есть в пятницу утром, было, как всегда, многолюдно. Узкий проход к эскалатору, не рассчитанный при строительстве на невероятную по численности толпу, казалось, вот-вот не выдержит такого напряжения, и потолок станции, а с ним и тысячи тонн земли над прочным бетонным сводом раздавят суетливый людской рой.
