владельца.
С шипением обернулся кольцом вокруг сковороды. Навислав чиркнул зажигалкой, поднес к бумаге и, вопреки ожиданиям Василия, завороженно наблюдавшего за всем этим процессом, та вспыхнула не сразу, а очень медленно занялась огнем, который из маленького язычка, постепенно разгораясь, превратился в столб пламени высотой с человека. Одновременно с этим юный художник увидел, как над бывшим его селением встало ослепительно-красное зарево, словно прошел над Последним поселком бензиновый ливень и какой-то безрассудный курильщик, не подумав о последствиях, бросил окурок на землю.
В белых волнах Лены отражалось небо, в черных волнах Лены сияли звезды. Временами стынь была такая, что «Отважный» уже не единожды выполнял роль настоящего ледокола, ломая хрупкую еще глазурь льда, появившегося за ночь. Запасы топлива иссякали, пополнить их было негде: люди давно ушли с ленских берегов. Вместо когда-то наполненных жизнью селений на путников глядели заброшенные дома с провалившимися крышами, с черными дырами окон. Там, где прежде гуляли-женихались деревенские парни и девки, где спешил в сельсовет агроном в парусиновом картузе, улицы заросли непроходимым бурьяном. В редких, кое-как населенных поселках, соляркой никто не торговал, диковатые жители смотрели исподлобья, что, впрочем, не мешало Василию рисовать портреты некоторых, особенно колоритных с его точки зрения, персон.
Рубили лес, заготавливали дрова на берегу, переносили их на корабль. На палубу, чтобы не прогорела, в несколько слоев настелили листы кровельного железа, снятого с крыш заброшенных домов, и постоянно жгли костер, возле которого грелись все вместе, сидя тесным кругом. Это еще больше сплачивало людей. В каютах не топили, берегли горючее и пускали машины «Отважного» лишь в случае необходимости, когда нужно было вывести судно с предмелья. Большую же часть времени буксир свободно дрейфовал по течению реки.
Яромир однажды мрачно пошутил, что их отряд всё заметнее напоминает первобытное племя, где постоянное поддержание огня в пещере означало жизнь. Всем стало невесело после его шутки. Каждый уже понимал, что недалек тот день, когда всем им предстоит покинуть этот дом на воде: лёд с каждым днем становился всё толще, корпус буксира мог вот-вот не выдержать и превратить «Отважный» в некое подобие «Титаника». Они отошли километров на триста — триста пятьдесят от того места, где Киренга впадала в Лену. Здесь им несказанно повезло: у пожилого якута-оленевода они смогли купить немного солярки и три оленьих туши. Низенький, коренастый якут по имени Эрчим на радостях, что ему не нужно теперь тащиться за много верст в заготовительную контору, чтобы выручить там деньги за свой нелегкий пастушеский труд, пригласил всех на самый настоящий застольный пир в свой большой чум, где жил он сам, его жена Кунэй, как две капли воды похожая на своего супруга, и очень старая мамаша оленевода, занимавшая в чуме отдельное, огороженное расшитыми бисером шкурами пространство. Эта самая мамаша была совсем не простой мамашей. Она немножко шаманила и умела гадать на оленьей лопатке, о чем ее сын, захмелев, и поспешил сообщить своим гостям.
— Однако, куда же вы дальше поплывете? Дальше река совсем злая будет, — сообщил хозяин чума. — Зима уже совсем скоро.
— В этом году совсем рано олень белый стал, — поддержала своего супруга Кунэй, — значит, зима такая будет, что на лету плевок замерзнет, так будет холодно. Еще дней десять, и начнется первый мороз, а вы, если выше пойдете, то еще раньше с ним встретитесь.
— Знаешь, мне это напоминает сцену из сказки Андерсена, когда Герда приходит не то к лапландке, не то к финке, — прошептала Всеведа Навиславу, с которым у нее в последнее время наметилось что-то вроде романтических отношений. Они часто уединялись вдвоем, но не так, чтобы совсем, а просто отходили от остальных на почтительное расстояние, оставаясь, тем не менее, на виду. Порою они брались за руки, охваченные чувственным порывом, но всякий раз тут же смущенно разрывали рукопожатие, подчиняясь негласному правилу: «Никаких отношений во время Дозора». Это правило не было кем-то придумано или введено, но его очевидность ощущалась всеми, да к тому же и женщин было всего две (из которых одна — Марина, была уже не вполне человеческим существом), и конкурировать за них было бы делом ненужным и пустым. Что касается отношений однополых, то такого рода увлечения были в отряде не приняты и считались непотребными, ибо в Родовой Вере гомосексуальная связь позорна, ибо она не Божественного, но животного происхождения, а никто из родноверов к животным себя никогда не относил.
— Да, да, точно, ты права, — с играющей на тонких губах улыбкой, тихо отвечал ей Навислав. — Как там? «Шубку не забудь, рукавички…»
— Хотелось бы всё же знать, куда мы идем. Какова наша конечная цель? Я понимаю, что раньше Велеслав имел полное право держать это в секрете, но теперь, когда впереди нас ожидает испытание холодом, от которого лично я уже довольно скоро превращусь в ледяную глыбу, думаю, настала пора нам узнать, что именно мы ищем, к чему нам готовиться. Когда меньшинству известен секрет, а большинство прозябает в неведении, ничего хорошего это не сулит, — с явным раздражением в голосе молвила Всеведа, и ее слова, хоть и произнесенные очень тихо, всё же коснулись слуха Велеслава, сидящего довольно далеко от них и беседовавшего с Эрчимом. Что до Василия, так тот расположился со своим альбомом в углу и увлеченно рисовал это необыкновенное застолье в чуме оленевода. Он так глубоко ушел в свою работу, что не заметил, как сквозь щель между шкурами за его художеством внимательно наблюдал чей-то цепкий взгляд.
Велеслав, услышав сетования Всеведы, вздрогнул, оборвал свой разговор с якутом и жестом показал всем, что настал его черед говорить. За столом воцарилось молчание, и только Эрчим тихонько напевал себе под нос какую-то монотонную, состоящую всего из нескольких слов песенку.
— Братья и сестры мои, — начал Велеслав, встав и вытянувшись во весь рост, — я постараюсь обойтись без излишней торжественности, тем более, что для нее совершенно нет повода. Я также не хочу драматизировать наше положение, но, признаюсь честно, оно мне кажется довольно серьезным, если не сказать больше. Я хочу честно признаться, что не знаю, что именно мы ищем. Я знаю лишь, что это некое место, знаю его название, и не более того. Да-да, — он поднял руки, сделал успокаивающий жест, так как среди сидящих начался ропот, грозивший перерасти в открытое возмущение, — поверьте мне, на этот счет мои знания почти равны вашим. Мне известно, что некая совокупность обстоятельств, именуемая не чем иным, как волей нашего Бога, должна привести нас к искомой цели. До сих пор всё шло, как нельзя лучше, но теперь я не знаю, куда нам идти. Я знаю лишь название этого места, но я не знаю дороги туда. Если верить древним преданиям, то мы должны получить какой-то особый знак, ориентир, по которому мы поймем, что перед нами вход в… — Велеслав запнулся, поглядел на Неживу, неподвижно смотревшую перед собой и, казалось, не обращавшую внимания на всё происходившее вокруг нее. Но подумать, что девушка витает где-то в облаках, — было бы ошибочным выводом, ибо, почувствовав на себе взгляд Велеслава, ощутив скрытый в этом взгляде вопрос, к ней обращенный, она отрицательно покачала головой и коротко ответила:
— Не сейчас. Еще не время.
— Вот видите, — Велеслав обвел взглядом всех сидящих. — Это не моя тайна, не мой секрет. Сама Мара, устами нашей Великой Сестры, запрещает мне говорить вам название этого места. Что я могу? — развел руками Велеслав. — Остается ждать и надеяться, что Богиня смилостивится над нами и укажет, куда нам идти.
Тут вдруг Велеслав заметил, что Эрчим и Кунэй переглядываются, словно говоря без помощи слов, что часто бывает возможно между долго живущими вместе родными людьми. Тогда взгляд, поза, всякое движение оказываются достаточными для беззвучного понимания друг друга.
— Простите, хозяева дорогие, мы вас, наверное, уже изрядно побеспокоили, — вежливо обратился Велеслав к чете оленеводов. — Да и засиделись, и ни к чему вам знать о наших проблемах. Нам пора собираться? Если так, то скажите, мы не обидимся.
— Зачем собираться? — с усмешкой спросил Эрчим. — Куда вы пойдете? Оставайтесь здесь, заночуете. В чуме места много.
Велеслав, в знак искренней благодарности, прижал к груди правую ладонь и поклонился Эрчиму. Того, казалось, смутило такое проявление вежливости, и он замахал руками, затараторил что-то на своем языке, потом, опомнившись, перешел на русский:
— Меня не за что благодарить. Мать моя еще три дня тому назад точно сказала, когда вы придете.
