скажем, вертолет? Больница, антибиотики, отделение неотложной помощи — вот что мне нужно сейчас. И мне и Виктору…
— То, что тебе нужно сейчас больше всего — так это успокоиться. И не принуждай мне давать тебе кощные средства, что превращают волю в жалкую тряпку, — сурово ответил Вышата. — Ты сильный человек, Родимир, и понимаешь, что никакой Москвы не будет. Там тебе сейчас уже никто не поможет, даже если представить себе невозможное, и ты вдруг окажешься в самой лучшей больнице. Больницы твоего города завалены трупами. В Москве мор, эпидемия. И эпидемия эта сейчас стремительно распространяется по всему миру. Ты даже представить себе не можешь, как тебе повезло, ведь если выбирать между гниением заживо в больничном коридоре и твоим нынешним состоянием, то любой на твоем месте предпочел бы сломать не только спину, но и все кости разом, лишь бы только жить. Сломанный хребет — это, конечно, серьезно, но не настолько, как ты себе представляешь. Гораздо серьезней — твоя задача: не дать отчаянью одолеть себя. Живи надеждой, ты не маленький избалованный мальчик, которого надо уговаривать не капризничать. Поверь, что мы несем тебя в место ничуть не худшее, чем самый лучший госпиталь, набитый всеми этими вашими аппаратами и лекарствами, которые одно лечат, а другое калечат. У нас здесь свои методы, свои средства, дорогой Родимир.
— Что еще за эпидемия? — Алексей вложил всю накопленную энергию в этот вопрос. Его охватило лихорадочное волнение. Не похоже, ох не похоже, чтобы этот старик шутил. Невозможно и вообразить такое. Тогда всё это правда? В Лёшиной голове закрутились, сталкиваясь одна с другой, скородумные мысли-молнии: «В Москве эпидемия, а я здесь, там институтские ребята, генерал в госпитале, ожидающий моего возвращения, там моя мама!»
— Мама, — простонал Лёша, — Мамочка! Что вы такое говорите?! Да расскажите же мне наконец!
Вышата только молча покачал головой, мол, «не требуй невозможного», но Алексей продолжал настаивать.
— Всему свое время, — уклончиво произнес Вышата. — Скажи, зачем тебе знать подробности? Чем это поможет тебе в твоем положении? Лишние волнения, переживания только ухудшат твое здоровье. Знаешь, я тебе честно признаюсь, я не могу лгать, и мне действительно известны кое-какие подробности всего, что случилось. Известно даже, по чьей вине, пусть и косвенной, это произошло, но не проси меня ничего рассказывать. Я не стану этого делать ни в коем случае.
— Это жестоко, — простонал Лёша. — Скажите, по-крайней мере, что с моей матерью? Она жива или…
— А вот этого я действительно не знаю, — честно признался Вышата, — поверь мне. Но ты сможешь узнать о ее участи, когда мы доберемся до Белого Города, правда, это будет еще очень нескоро. Вытерпишь?
— Придется, — невесело произнес Лёша, — что еще остается делать овощу, вроде меня?
— Ну, будет тебе, будет, — успокоительно пробормотал Вышата и, порывшись в складках одежды, что-то вытащил. — Вот возьми-ка, подержи во рту, — он протянул Алексею нечто наподобие кусочка смолы. — Пожуй, не бойся. Это вроде мятной жевательной резинки, только моя успокаивает и укрепляет нервную систему.
— Это что? Древесная смола? — подозрительно косясь на вытянутую руку Вышаты, спросил Лёша.
— Вот еще! Стал бы я тебя смолой потчевать. Это, родной ты мой, луговой мед. Наш мед. Он особенный, не такой, как ваш.
— А что вы всё время говорите «наш», «ваш»? Вы не в России, что ли, живете? — не вытерпел Алексей.
— Нет, не в России, — улыбнулся Вышата. — Я на Руси живу, сколько себя помню. Русью эта земля зовется, а еще раньше звалась по-другому.
— Тогда понятно, — Лёша принялся жевать мед и воскликнул: — Ну и вкуснотища! Никогда ничего подобного не ел прежде!
— Пчелки наши только в Беловодье и остались, — пояснил Вышата. — Они совсем такие же, как тысячу лет назад. Никаких мутаций, никакого вырождения. Чистая порода. Ну что, полегчало на душе?
Лёша с удивлением заметил, что все его тревоги вдруг исчезли, словно кто-то защитил его от всех волнений непроницаемой преградой. В голове прояснилось, мозг заработал, как прежде: четко и остро, настроение стало просто замечательным, и в душу проник солнечный луч, отогрел ее, растопив ледяной панцирь, намерзший за время пребывания неподалеку от Навьего мира. Лёша вздрогнул, вспомнив, как там холодно, но в следующий момент уже позабыл обо всем этом. Он весело поглядывал на небо, на зеленые, стрельчатые своды леса. И как же ему захотелось хотя бы немного приподняться, посмотреть по сторонам! Вышата, внимательно за ним наблюдавший, всё понял без слов, успокоил:
— Мы теперь далеко от разных ужасов, так что появилось немного времени, и я сказал ребятам, чтобы соорудили вам наклонные носилки. И им нести удобней, на плечах, чтобы руки не оттягивало, и вам интересно: по сторонам можно смотреть. Места впереди дивные, — он прикрыл глаза от удовольствия. — Что ни вид, то картина Шишкина, али еще какого живописца маститого.
— Откуда здесь такой высокий лес? Да и солнце… Оно как будто даже припекает? — удивленно спросил Лёша. — Здесь же Якутия, а значит, вечная мерзлота. Разве мыслимо, чтобы на мерзлоте росли деревья такой высоты? Прямо какая-то Земля Санникова получается, — пошутил он.
— То ли еще будет, брат Родимир. Что этот лес? Так… Он лишь предтеча страны, в которую мы направляемся.
— Страны? Мы переходим государственную границу? — встрепенулся Алексей. — Этого еще не хватало! Нарушитель со сломанным позвоночником, нарушитель поневоле!
— Да нет же, — досадливо поморщился Вышата. — Ты сам всё увидишь, скоро начнем спуск к Вратам Перехода, вот тогда я тебе всё и объясню, чтобы наглядно вышло. А сейчас полежи немного. Слышишь, стучат топоры? То ратники мастерят для тебя королевский трон. Запасись терпением. Обещаю тебе самое сильное впечатление за всю твою жизнь.
…Вскоре для Виктора и Лёши были готовы наклонные носилки. Раненых осторожно переложили на них. Вышата взмахнул рукой, словно дирижер перед оркестром, и вновь зазмеилась под ногами тропа, замелькали на траве солнечные зайчики, запела вода в ручьях. Всё в этом лесу дышало жизнью, словно и не Якутия это была, с ее лютыми холодами и минусовыми рекордами температуры, а среднерусская полоса в весеннее время, когда пробуждается от зимнего сна природа и каждый росток тянется к солнцу. Алексей ничем не мог объяснить это самое что ни на есть настоящее чудо и вынужден был согласиться с Вышатой — впечатление и впрямь складывалось небывалое. А уж когда тропа внезапно оборвалась и Лёша увидел впереди край большой воронки, уходящей в глубь земли на многие сотни метров, то он и вовсе утратил дар речи.
— Врата, — коротко прокомментировал Боригнев, державший на своем плече одну из ручек Лёшиного «паланкина», — теперь станем спускаться. Можешь поспать, это довольно долго и не очень интересно.
— Да какое там спать! У меня сейчас начнется раздвоение личности на прагматика и ребенка, который когда-то верил в сказки, — вырвалось у Лёши.
— Ну, как знаешь, — усмехнулся ратник, — по мне так и смотреть здесь не на что: чисто Преисподняя с крысиным ходом.
— Что за крысиный ход?! — живо заинтересовался Лёша.
— Увидишь, — отдуваясь под тяжестью носилок, пропыхтел Боригнев.
По оплавленным, черным краям воронки, нисходящей спиралью, вилась метровой ширины лестница с бесчисленными ступенями. Лёша попытался считать их, соотнося каждую ступеньку с колебаниями своего ложа, но очень скоро бросил это занятие. Лестница была вырублена прямо в породе: по всей видимости, очень прочной, похоже, что вулканического происхождения. Вообще складывалось впечатление, что сама воронка не что иное, как жерло вулкана, чего, разумеется, не могло быть ввиду ее формы: воронка представляла собой правильную окружность метров сто в диаметре, и края ее имели уклон примерно в сорок градусов, что позволяло судить о человеческом вмешательстве при ее создании, ибо Природа не признает подобных геометрически верных форм. Заканчивалась она тем самым «крысиным ходом», о
