Повседневная жизнь Греции во времена Троянской войны

ЛЮДИ МОРЯ

Путь…

Море, омывающее Архипелаг, предоставляло обитателям суши, meropes, двойное преимущество: всем угнетенным, осужденным преступникам, слишком многочисленным детям скудной земли, любителям приключений и просто отважным сердцам оно открывало путь бегства. И намного в большей степени, чем горы с их зарослями, море было символом свободы передвижения. Оно давало человеку ощутить, что он зависит лишь от воли неба и возможностей собственного разума. Но для грека море — в первую очередь проход, pontos, «широкий путь», euruporos, который соединяет континенты с тем или иным из двухсот островов, где живут и выращивают хлеб другие люди, оно же позволяло добраться и до самых отдаленных точек континента. Именно море по-настоящему объединяло народы, несмотря на различие языков, нравов и религий. Привыкшие к постоянному движению и независимости, бывшие пастухи побережий Мраморного, Эгейского и Ионического морей находили в морских волнах то, чем можно насытить любопытство и страсть к риску. И если они начинали помирать со скуки, став на несколько лет или поколений пленниками суши, земледельцами, то поступали, как Одиссей, когда ему наскучили ласки Калипсо: строили плот или с несколькими товарищами снаряжали лодку и, прихватив запас еды, пускались в путь. Добавим, что грань между оседлым жителем и мореходом на побережье гораздо менее отчетлива, чем в глубине континента: человек может быть то земледельцем, то рыбаком или собирателем съедобных корений и трав в зависимости от времени года, мира или войны, меняя профессию хотя бы ради того, чтобы выжить и прокормиться. Любой грек отчасти — крестьянин, отчасти — мореплаватель.

…открытый сто дней в году

Насыщенная, увлекательная жизнь морехода, сплошь состоящая из расчетов и порывов, в то же время целиком и полностью зависит от сноровки, ибо море, этот «проход к землям», неизменно маячащим вдалеке, закрыто большую часть года. Главное — не садиться в лодку без опытного лоцмана, знающего все времена года и ветры. Капризное и скорое на внезапные вспышки гнева Эгейское море — ужасно. «Соразмерность во всем — высшая доблесть», — заметил поэт Гесиод, не без оснований опасавшийся буйства стихии. Недаром он предупреждал, что с того момента, как утром в начале ноября Плеяды улягутся спать до тех пор, пока они не взойдут на плече Тельца в конце апреля, лучше вытащить суда на берег и набить крупными камнями, чтобы они не опрокинулись от ветра, а паруса снять, иначе сгниют от дождей. Убирать снасти, скатывать паруса и вешать над очагом рулевое весло приходилось на целых шесть месяцев.

Первый мореходный сезон длился 50 дней в апреле и мае, когда дул свежий бриз и море не слишком волновалось. И все равно надо было держать ухо востро: шквалы и ливни, встречные ветры с гор, постоянно гуляющий над Ионическим морем южный ветер, а вблизи от Крита и Родоса — неожиданные порывы африканских ветров отнюдь не украшали жизнь моряка. В те времена, как и сейчас, с начала июня и до середины сентября Эгейское море баламутили летние ветры. Они задували с северо-запада, с севера или с северо-востока обычно около полудня, а к вечеру утихали. Лишь изредка непогода бушевала всю ночь, словно стихия взъярилась ни с того ни с сего. Прозрачный воздух, на небе — ни облачка, но море из голубого вдруг становилось цвета индиго, потом багровело, приобретая все более черный и угрожающий оттенок, не оставляя морякам никакой возможности подойти к обрывистым берегам того или иного островка, особенно с юга. Это означало, что впереди опять три с половиной месяца работы на суше, а вместо дальних странствий — жалкая рыбалка по утрам у самого берега. И только на 50 дней (от осеннего равноденствия до праздника первого вина) открывался второй сезон навигации. В общей сложности — всего 100 дней с месяца Plowistos (апрель-май) по месяц Methu Newo (ноябрь) риск разбить корабли и потерять экипаж снижался до приемлемых масштабов.

Опасности

Помимо неприятностей, грозящих тем, кто не располагает ни картами, ни компасом, ни константами четырех основных штурманских координат, а ориентируется лишь по форме некогда виденных берегов и положению Большой Медведицы, моряки всерьез боялись всего того, о чем нам так красноречиво повествуют «Одиссея» и «Аргонавты»: внезапного потемнения неподвижного моря, порывов ветра, скопления туч, бури со всеми ее последствиями (сломанной или разбитой молниями мачтой, изодранными парусами, вырванным рулем, отклонением от курса, кораблекрушением или мгновенным погружением в пучину), еще более коварных, чем буря, мелководий, рифов под самой поверхностью воды, где корабль обдирает днище, а то и намертво застревает, тумана и ночной тьмы, скрывающих скалы, пожаров на борту и морских чудовищ. Не стоит забывать, что тогда по Средиземному морю еще плавали гигантские китообразные, но морехода подстерегали и худшие опасности: ядовитые или хищные рыбы, голод, жажда, усталость от многодневной работы веслами, недосып, упадок духа, вынужденная задержка у негостеприимного берега, потеря всякой ориентации. И тогда соленая вода, hals, море, thalassa, проход, pontos, превращались в безмерность, pelagos, и грозное божество, Okeanos. «Есть три типа людей, — утверждал легендарный Анахарсис, — живые, мертвые и те, кто уходит в море». Почти все сравнения классических поэтов выражают страх, внушаемый морем, и тем не менее оно влекло греков, кормило и становилось для них насущной необходимостью. Так случилось, что лишь в XIII веке до Рождества Христова, когда предки нынешних обитателей Архипелага стали превращаться в великий народ мореплавателей, они впервые осознали и всю грандиозность своих морских предприятий, и пугающую хрупкость подручных средств.

Корабелы

О названных выше «плавсредствах» у нас нет почти никаких сведений, зафиксированных на табличках дворцовых архивов. Разве что упоминаются несколько профессий кораблестроителей — инженеров, арматоров, точнее, «морских плотников», naudomo, а еще, возможно, конопатчиков, maratewe, и «парусинников», kekide. Впрочем, скорее всего, последнее слово обозначало воинов, носивших верхнюю одежду или плащ из ткани, в отличие от гребцов, ereta, вынужденных работать веслами на царских галерах, harie operole eree. Знаем мы также, что в те трудные годы они пользовались кое- какими льготами: плотники, конопатчики и «парусинники» были свободны от уплаты «льняного» налога, а многие гребцы получали увольнительные. Великие эпические поэмы тоже не особенно просвещают нас насчет технологии судостроения в XIII веке до н. э.: помимо того, что авторы не занимались изучением морского дела специально, всегда существует опасение, что они описывали лишь виденное собственными