как по объему его влияния, так и по тому, что и фантастика, и притязательность, и порождаемое ими тяготение к смуте, как к родственной стихии, выражены в нем наиболее ярко. При всем различии и содержания и путей существуют глубокие формальные сходства между сионизмом и большевизмом. <...>
Тому и другому чуждо представление о трагическом в жизни как таковой; оба с одинаковой решительностью отрекаются от старого мира, хотя мир одного — не мир другого; один и другой имеют каждый свою обетованную землю, которая течет млеком и медом.
Это единство схем накладывает удивительную печать сходства на мышление, обороты речи и повадки сионистов и большевиков.
Сионист, как и большевик, не знает пропорций, степеней и мер; любая частность получает у него универсальное значение, горчичное зерно вырастет в баобаб, воображаемый полтинник — в наличный миллиард.
Затем большевики не больше сионистов, разумеется, дорожат неприкосновенностью российской территории... С чисто босяцкой щедростью они отказались от им не принадлежавшего, и на западе России возник целый ряд новых государств. <...>
Дело не так обстоит, что была смута, гибли евреи и неевреи. < ...> Нужно еще прибавить, что евреи были не только объектом воздействия во время этой тяжкой смуты. Они также действовали, даже чрезмерно действовали.
Еврей вооружал и беспримерной жестокостью удерживал вместе красные полки, огнем и мечом защищавшие «завоевания революции»; по приказу этого же еврея тысячи русских людей, старики, женщины, бросались в тюрьмы, чтобы залогом их жизни заставить русских офицеров стрелять в своих братьев и отдавать честь и жизнь свою за злейших своих врагов.
Одним росчерком пера другой еврей истребил целый род, предав казни всех находившихся на месте представителей дома Романовых, отнюдь не различая даже причастных к политике и к ней не причастных. <... >
Кто сеет ветер, пожинает бурю. Это сказал не французский остроумец, не буддийский мудрец, а еврейский пророк— самый душевный, самый скорбный, самый незлобивый из наших пророков. Но и это пророчество, как и многие другие, нами забыто; вместе со многими великими ценностями мы и эту потеряли. Мы сеем бури и ураганы и хотим, чтобы нас ласкали нежные зефиры. Ничего, кроме бедствий, такая слепая, попросту глупая притязательность принести не может. <...>
Три тысячи лет уже живет еврейский народ сознательной жизнью на земле, и где у нас хоть следы, хотя бы слабые признаки аристократизма, присущего древним родам? Мы — демократы, и все наше поведение согласуется с кодексом, составленным Ликургами из Психоневрологического института за Невской заставой: этого рода демократизм — начало и конец нашей мудрости. Но история прощает несоответственное поведение еще меньше светского общества: здесь «не принято», там — не приемлется.
...слова — отечество, порядок, власть — коробят ухо еврея, как реакционные, черносотенные; слова — демократия, республика, самоопределение — нежат его слух. Вопреки всем жестоким урокам еврей продолжает думать, что в начале было слово — не творческое Слово Божье, а праздное слово краснобая...».
Следующим очевидцем, свидетельские показания которого помогут нам в установлении исторической истины, является один из видных политических деятелей царской России, наш с вами соотечественник, киевлянин Василий Витальевич Шульгин. В качестве же фактического материала используем фрагменты его книги «Что нам в них не нравится...», изданной в 1928-м и переизданной в 1930 году в Париже издательством «Russia Minor» («Малая Россия»).
Поводом для написания этой книги послужила статья еврейского публициста С. Литовцева «Диспут об антисемитизме» («Последние новости», 29.06.1928 г.), в которой было предложено «без лукавства» высказаться «честным» русским антисемитам, почему «мне не нравится в евреях то-то и то-то». Что Шульгин — честно, без лукавства — и сделал. Более того, он не только ответил, что и почему ему не нравится в евреях, но и провел детальное исследование так называемого «еврейского вопроса» в до- и послереволюционных исторических рамках, снабдив его обширным доказательным фактажом, немалая часть которого относится к событиям и народным настроениям в тогдашней Малороссии, т.е. Украине.