генерала Ивана Болотникова, атамана Степана Разина и князя Михаила Тверского, атамана Кондрата Булавина и князя Михаила Черниговского, князя Даниила Галицкого и казака Емельяна Пугачева. Руки шведского офицера подполковника Алпатова и кронштадтских матросов, поднявшихся на борьбу с комиссародержавием, руки русских офицеров, волонтеров польского сопротивления и руки тамбовских крестьян, не сдавшихся большевистским убийцам.
Руки миллионов свободных, порядочных и честных русских людей, руки мастеров и рыцарей.
Руки белых. Руки европейцев. Руки арийцев.
Предвидим возражения скептиков. Все построения автора, — скажут они, — базируются на утверждении, что иго продолжается, но разве это так? Разве не закончилось иго победой на Куликовом поле, или противостоянием на реке Угре?
Мы много раз в этой книге доказывали, что это не так. Но, коль скоро скептикам надо повторять иные тезисы многократно, и, желательно, отдельной строкой, сделаем это.
Итак, господа, победа одной из группировок в рамках неизменной политической модели не является сломом этой модели.
Чтобы понять этот тезис не умом, а, если так можно сказать, «нутром», обратимся к одному примеру, который вполне можно понять именно в деталях. Узнаваемых и осязаемых.
В конце 1970–х, начале 1980–х годов в рамках элитных перестановок в преддверии кончины Брежнева, началось выдвижение Гейдара Алиева, лидера Азербайджана, на союзный уровень. Знающие люди тогда всерьез обсуждали возможность того, что Алиев станет Генеральным секретарем ЦК КПСС.
Пусть не сомневается читатель, что это было реально. Что не русский не мог стать лидером СССР. Еврей Андропов стал таким лидером. Что мешало стать лидером азербайджанцу Алиеву? Режим Брежнева лихорадочно искал способов сохраниться, ничего не меняя по существу, и многие второстепенные правила игры тогда игнорировались.
Допустим, Алиев бы стал Генсеком ЦК КПСС. А потом бы умер естественной смертью, или даже, допустим, был бы отравлен, как тот же Черненко. Ну, и что? Изменился бы по сути СССР?
Нисколько. Какой была красная империя, такой бы и осталась. Красной, коммунистической, однопартийной, враждебной Западу. С отсутствием частной, да, и, по сути, маломальской личной собственности. С медленно угасающим русским народом и бурно плодящимися инородцами.
Изменилось по сути Московское царство, после того, как Иван Грозный сделал царем Симеона Бекбулатовича? Нет. Изменилось ли оно после того, как Грозный снова стал царем, сместив Симеона? Нет.
Заметим, мы сейчас говорим именно об изменениях коренных, системных.
Таких изменений режима не происходит только от смены персоналий на вершинах власти. Даже, если эти персоналии относятся к разным этносам. Даже, если для этого изменения надо провести большую битву. Или даже гражданскую войну. Повторяя известное едкое замечание советской пропаганды в адрес различных переворотов в странах третьего мира, скажем о подобных ситуациях: «Ну и переворотик. На 360 градусов».
Не устанем повторять, иго было, прежде всего, сменой политической модели, религии, этики, эстетики. И иго не свергнуто, пока наша жизнь строится в соответствие с той, установленной еще в 1237 году политической моделью, религией, этикой, эстетикой. Моделью, где все пронизано бесчеловечностью, подлостью, лицемерием, юродством.
Неужели так вот ничего не изменилось с 1237 года?! – воскликнет иной читатель.
Не надо упрощать, — ответим мы. – Ни один социум, за исключением изолированных от мира, не может выжить, если будет игнорировать научно–технические изменения. Россия тоже не могла их игнорировать. Именно поэтому под давлением внешних обстоятельств вынуждалась на периодические рывки догоняющей модернизации.
Они потому и были догоняющими, что навязывались извне, а не генерировались внутри страны, как это было до 1237 года.
Могла ли политическая модель, религия, этика, эстетика оставаться полностью неизменной и независимой от этих научно–технических и производственных изменений?
Разумеется, нет.
Но эти изменения были а) вынужденными, б) минимально возможными в данной ситуации и в) не затрагивали по сути системообразующие характеристики режима.
И мы сейчас докажем это, повторив в несколько иной форме уже изложенные в этой книге факты.
Итак, режим ига характеризовался следующими чертами, которые были привнесены на Русь в 1237 году и сохранились до наших дней. Сохранились, составляя основу российской политической модели, этики, эстетики, идеологии и мировоззрения значительной части населения России.
1) Широчайшее, беспрецедентное до 1237 года на Руси привлечение для силовых акций внутри страны инородцев и иностранцев. И инкорпорирование их во власть.
Разве это изжито? Разве при Романовых не было нашествие во власть и верхи силовых структур немцев? После 1917 года евреев? После 1991 года евреев и кавказцев?
Разве нынешняя скупка должностей в московской милиции выходцами с Кавказа, причем, не только Северного, но и из ныне независимых стран Закавказья, не продолжение той же традиции?
Вопросы риторические. Все осталось как в 1237 году.
Не изменилось ничего.
2) Бесчеловечность власти по отношению к собственному народу. Бесчеловечность беспрецедентная на Руси до 1237 года.
Разве это изжито?
Напомним погромы Новгорода Иваном III и Иваном Грозным. Погромы, закончившиеся фактическим уничтожением этого крупнейшего города, и превращением его в глухую провинцию.
А Петр I? «Ничего, государь, бабы еще нарожают», — утешали Петра соратники после беспрецедентных потерь под Нарвой. И потери не прекращались. В царствование Петра Россия потеряла четверть населения.
А коллективизация? А уничтожение большевиками в Гражданской войне большего числа людей, чем потеряла Россия в Первую мировую? А выигранная за счет чудовищных потерь Великая Отечественная?
А традиции российского репрессивного аппарата, беспрецедентные в своем зверстве?
Что сейчас этого нет? Шутите, господа!
В мире в тюрьмах сидит в среднем одна десятая процента населения. В нынешней России полтора процента.
В пятнадцать раз больше! Вот самый неопровержимый показатель отношения власти к народу.
Ну, и сущие «мелочи». В Древнем Риме еще в начале нашей эры император Антонин Пий сделал убийство раба уголовным преступлением, каравшимся как убийство свободного гражданина.
А в России этого запрета не было вплоть до конца XVIII века. Да и потом этот запрет был больше на бумаге, чем в жизни. Только самые извращенные изуверы и массовые убийцы, типа небезызвестной Салтычихи, понесли наказание за свои злодейства по отношению к крепостным.
Впрочем, зачем забираться на двести лет назад.
А не в наши ли дни озверевшие омоновцы избивают и калечат людей целыми городами и поселками, если кто–то «незаслуженно обидит» кого–то из них в окрестностях этих населенных пунктов. Скандалами на этот счет наполнена даже нынешняя изрядно подцензурная пресса.
Последний случай вообще ордынский в чистом виде. Омоновцы устроили погром в детском лагере «Дружба» и искалечили нескольких подростков! («Новая газета» 10.08–13.08, 2006).
Ну, чем не каратели Неврюя, уничтожавшие всех, кто вырос выше тележной оси?
Не верите, что такое может быть? А вы спросите у тех, кто оборонял Белый дом в 1993 году. После этого можно будет поверить и не в такое. От омоновцев можно ждать всего.
Спросим еще раз. Что, все это сильно отличается от поведения ордынских карателей во времена Батыя и Неврюя?
