- Чушь, - говорит подполковник, - часы есть часы, механизм тонкий и никаких ударов не выдерживает, вода тоже для них губительна.
Майор смотрит на него насмешливыми серыми глазами и немедля, размахнувшись, швыряет часы.
Всеобщее смятение. Часы, отлетев от стены, перепрыгивают через диван и оказываются под креслом. Подполковник нетерпеливо отодвигает кресло и поднимает часы.
- Идут, - с досадой говорит он, прижимая их к уху.
- Еще бы! - говорит майор Селезнев и поливает часы водой из графина - редкость! Они антимагнитные, антиударные и не боятся сырости.
Иван Дмитриевич Селезнев получил эти часы в награду за выполнение спецзадания и любил демонстрировать их редчайшие по тому времени особенности.
В кресле с книгой в руках сидит широкоплечий человек. Квадратный подбородок напоминает о героях Джека Лондона. Георгий Михайлович Шиянов увлекательно рассказывает что-то своему собеседнику, изредка сопровождая слова мимикой, и тихо, как бы про себя, смеется. Шиянов - воспитанник ЦАГИ, известный летчик-испытатель. Вероятно, разговор идет о путешествиях, охоте или, может быть, о спорте: боксе, борьбе, гимнастике, лыжах.
Шиянов - спортсмен, это заметно и в его одежде: франтоватые бриджи ловко сидят на его плотной фигуре. Георгий много путешествует, был альпинистом - участником сложного восхождения на Памир. Свои впечатления о природе он умеет преподнести слушателям.
В то время Шиянов проводил испытания весьма оригинального самолета. Самолета с убирающимся, в полете крылом. Да, да. Именно с убирающимся крылом... То, что на самолетах применяются убирающиеся шасси, всем известно. Так диктует аэродинамика. Но чтобы на самолете убиралось крыло - это было слишком. Правда, решая оригинальную задачу, конструктор позаботился о том, чтобы самолет совсем без крыла не оставался. На биплане, имеющем крыло над крылом, нижнее крыло убиралось в верхнее, и биплан становился в воздухе монопланом.
Такой компромиссный опытный истребитель появился в результате длительных споров среди военных: что лучше - юркий биплан или скоростной моноплан?
Международная обстановка в тридцатые годы периодически представляла возможность сопоставить при обильном запахе пороха убедительные доводы приверженцев обоих направлений. Даже как следует подравшись и на бипланах и на монопланах, военные еще долго продолжали спорить.
Не мудрено, что родилась смелая и логичная мысль: попытаться совместить качества моноплана и биплана в одном самолете, то есть создать такую машину, которая в одном полете могла бы быть и бипланом и монопланом.
Эта идея возникла у летчика-испытателя и конструктора Владимира Шевченко; он разработал ее детально и добился осуществления в виде опытного самолета.
Испытание этого уникального самолета было поручено Шиянову, и, можно сказать, ему пришлось быть участником любопытной вехи в истории нашей авиации и провести ряд полетов, видоизменяя в воздухе свой самолет.
Правда, пока Шиянов испытывал эту машину, обыкновенные монопланы вытеснили бипланы и окончательно завоевали первенство.
Но вернемся в летную комнату.
В углу расположились трое: летчик и два инженера. Первый - Юрий Станкевич читает задание; инженеры Алексей Качанов и Валентин Панкратов обсуждают предстоящий полет; они разговаривают негромко и сосредоточенно-серьезно. Им, видимо, шум совершенно не мешает.
Пришел Иван Фролович, и начался разбор полетов. Я уже говорил, что Козлов обладал зорким глазом и все видел в работе летчиков. Отношение его не ко всем было одинаковым, так мне казалось. Да это и понятно, симпатии к отдельным лицам всегда как-то проявляются.
Но во время разбора полетов он был удивительно ровен и строг ко всем, невзирая на заслуги, опыт, возраст и прочее. Допустил ошибку или небрежность в работе - выслушай строгую критику при всех.
- Фельдшеров, - обратился он к одному из испытателей, - вы вчера на километраже делали первую прямую с разгоном, только на второй прямой скорость установилась, - ведущий недоволен вашим полетом. Перед подходом к створу мерной базы скорость должна точно установиться. Почему вы этого не сделали?
- Не знаю... Старался. Может быть, поторопился - близко делал разворот на петле.
Иван Фролович подробно объяснил, как правильно подходить к створным столбам.
При разборе полетов подчас возникали споры, тогда разбор становился шумным. Мне, как новичку, такие споры были особенно интересны и полезны. С глубоким уважением относился я к богатейшему опыту этих людей, теперь они были именно такими, как я себе представлял испытателей еще с авиамодельного детства. Любой из них был вдохновенно-серьезным, имел свой взгляд на метод работы и с большим удовольствием передавал его другому.
После разбора перешли к плану работы.
- Попельнюшенко, назначаетесь на поликарповский опытный с 71-м, - говорит Козлов.
- Рад служить! Приступаю к изучению, - четко отвечает Петр Матвеевич. Черты его лица мгновенно преобразились. Задорный огонек блеснул в серых глазах - да, он готов испытывать этого 'черта'!
Именно так - это опытный истребитель конструкции Н. Н. Поликарпова, представлявший дальнейшее развитие схемы И-16. Таких опытных машин, в разных комбинациях, было выпущено несколько, и, к сожалению, у них была весьма печальная слава. Самолеты обладали какими-то дефектами: первые экземпляры разбились, летчики-испытатели погибли.
На одном из вариантов такого опытного самолета погиб легендарный герой Чкалов, на другом - известный летчик-испытатель Томас Сузи. Уже в начале войны при испытании подобного самолета погиб наш замечательный учитель, планерист и летчик-испытатель Василий Андреевич Степанченок.
Принимая задание, Попельнюшенко, конечно, знал скверную славу самолета И-185, и, однако, ни один мускул не дрогнул на его лице. Впоследствии я не раз убеждался в этой негласной, но торжественной традиции летчиков-испытателей: смело брать в свои руки нераскрытое, неясное дело испытаний, унесшее жизнь товарища, и с гордостью его продолжать.
Таких примеров было достаточно. Гибель Гринчика на МИГ-9 не остановила начатых испытаний - их продолжили сразу же Галлай и Шиянов. После гибели Перелета дело доводил Нюхтиков. После катастрофы Алашеева испытания взяли на себя Ковалев и другие. Эти примеры далеко не единственные.
Так незримая рука героической профессии в трудные минуты плотно смыкает ряды летчиков.
Среди обитателей летной комнаты, военных и гражданских летчиков, несколько выделялись летчики-испытатели инженеры. Занятые в лаборатории какой-либо научной темой, они появлялись здесь реже.
Наиболее видными из них были Станкевич, Гринчик и Галлай.
Юрий Константинович Станкевич, очень способный инженер, работал в аэродинамическом отделе, занимаясь вопросами методики летных испытаний. Станкевич являл собой яркий пример отличного сочетания двух трудно совместимых профессий: летчика и инженера. Он разбивал толкования некоторых скептиков и доказывал на деле, что можно быть одновременно летчиком-испытателем высшего класса и плодотворным специалистом. Правда, подобное совмещение удавалось далеко не каждому летчику, имевшему диплом инженера.
В самом деле, это нелегко. Полет, длившийся иногда не более часа, требовал огромного напряжения. Нервная система нуждалась затем в разрядке и уж, конечно, не в серьезном мышлении. Полезно было почувствовать легкий оптимизм друзей, остроумное слово, шутку - все это можно обрести в летной комнате. Юра Станкевич здесь тоже бывал, но его, вероятно, больше других интересовала техника, он не пропускал возможности зайти в лабораторию, где на стенде отлаживался новый регистрирующий прибор (тогда они все чаще появлялись в летных испытаниях).
Однажды он пришел к нам, узнав, что мы работаем над 'мерной базой', и попросил рассказать о работе.
Внешне Юра был чрезвычайно приятен и по-своему красив, держался прямо, как подобает отличному спортсмену, - он увлекался фигурным катанием.